"Уильям Мейкпис Теккерей. Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)" - читать интересную книгу автора

только и есть одна стоящая вещь!
То был знаменитый фрагмент статуи Психеи. С улыбкой слушал Джей Джей,
какие похвалы расточал его друг этой фигуре - стройному стану, изящному
изгибу шеи - всему гордому девственному облику; эта Психея имеет известное
сходство с Дианой из Лувра, а Диана из Лувра, как вам ведомо, напоминала
собой некую молодую особу.
- Откровенно говоря, - продолжал Клайв, закинув голову и созерцая
огромные мускулистые ноги неуклюжего, гротескного носильщика, которого
Гликон Афинский лепил, несомненно, уже в дни упадка искусства, - она просто
не могла написать иначе, не правда ли? Письмо очень доброе и ласковое. Она
вот пишет, что всегда будет рада получить от меня весточку. Надеется, что я
скоро вернусь и привезу с собой несколько хороших полотен, раз уж я взялся
за это дело. Она не высокого мнения о живописцах, Джей Джей, - ну да пусть,
ведь мы-то знаем себе цену, мой благородный друг! Наверно... наверно, сейчас
уже все совершилось, и мне надо будет адресовать свои письма ее сиятельству
графине Кью.
Служитель музея привык к тому, что его мраморный великан вызывает
восторг и удивление посетителей, однако он и не помышлял, что Геркулес
способен возбуждать такие страсти; а вот этот молодой иностранец с минуту
молча взирал на статую, потом со стоном провел рукой по лицу и побрел прочь
от могучего исполина, который в свое время тоже немало натерпелся от женщин.
- Отец хочет, чтобы я съездил повидать мадам де Флорак и нашего друга
Джеймса, - проговорил Клайв, когда они спускались по улице, ведущей к
"Толедо".
Джей Джей продел руку под руку товарища, которую тот глубоко засунул в
карман своего бархатного пальто.
- Тебе нельзя возвращаться, покуда не будет известно, что там все
кончено, Клайв, - прошептал Джей Джей.
- Разумеется, старина, - отвечал его приятель, покачивая головой и
выпуская изо рта клубы табачного дыма.
Вскоре по приезде друзья, разумеется, отправились в Помпею, каковую мы
не обязаны описывать, поскольку пишем не картины Италии, а хронику жизни
Клайва Ньюкома, эсквайра, и его досточтимого семейства. Прежде, чем им
отправиться в это путешествие, наш молодой герой прочел восхитительную
повесть сэра Бульвера Литтона, ставшую чем-то вроде истории Помпеи, а также
описание Плиния, приведенное в путеводителе. Восхищенный мастерством, с
каким английский романист как бы иллюстрировал своей книгой эти места,
словно помпейские дома были картинами, к которым он сочинил текст, шутник
Клайв, постоянно упражнявшийся в своем любимом искусстве карикатуры,
предложил сочинить пародийную историю с теми же персонажами и местом
действия.
- Главной у нас будет, - говорил он, - маменька Плиния, которую историк
описал как даму редкой тучности; вот она спешит с места катастрофы в
сопровождении рабов, прикрывающих подушками ее пышные формы от раскаленных
осколков. Да, старая миссис Плиний и будет моей героиней! - заключил Клайв.
Этот рисунок на темно-серой бумаге, у края подштрихованной красным, по сей
день сохранился в альбоме Клайва.
И вот, когда они там смеялись, болтали, дивились на окружающие их
чудеса и передразнивали гнусавую речь сопровождавшего их чичероне или
останавливались в молчании, поддавшись воздействию этого необычного места,