"Уильям Теккерей. Из "Заметок о разных разностях"" - читать интересную книгу автора

здоровье лорд-мэр поднимает круговую чашу!" Но вот величественная церемония
обеда подходит к концу, лорд Хлюст предлагает выпить за здоровье дам, и
почтенная компания поднимается из-за стола и переходит в комнату, где их
ждут кофе и бисквиты. А там уж экипажи развозят знатных гостей по их
дворцам. Египетская зала, сиявшая огнями, медленно погружается в полумрак,
лакеи прибирают к рукам остатки десерта и пересчитывают серебряные ложки.
Его милость с супругой отправляются в свои личные апартаменты. Ленты
снимаются, отстегивается воротник, мэр избавляется от своего облачения и
превращается в простого смертного. Он, конечно же, с тревогой думает о том,
как будут восприняты его речи, и, вспоминая о них, вдруг обнаруживает,
бедняга, что забыл сказать самое важное. Вместо сна его ждет головная боль,
мрачные мысли, недовольство собой и, смею думать, доза некоего лекарства,
прописанного его лекарем. А сколько людей в столице считают его
счастливейшим человеком!
Вообразим теперь, что у его милости ревматизм и он разыгрался именно 9
ноября или он мучается зубной болью, а сам вынужден улыбаться и бормотать
свои злосчастные речи. Стоит ли ему завидовать? Хотели бы вы быть на его
месте? А вдруг слуга в золоченой ливрее подносил ему вовсе не мадеру с
Канарских островов, а какое-нибудь мерзкое слабительное? Довольно! Убери
прочь свой сверкающий кубок, коварный виночерпий! Теперь вы наверняка
догадываетесь, какую мораль я намерен извлечь из этой печальной картины.
Месяц назад мы разъезжали под звуки хвалебных гимнов на триумфальной
колеснице. Все было прекрасно. И было от чего ликовать и кричать: "Ура!
Браво! Наша взяла!" Не скрою, нам было приятно еще и то, что этот успех
обрадует Брауна, Джонса и Робинсона, наших преданных друзей. А сейчас, когда
чествование уже позади, заглянем, уважаемый сэр, в мой кабинет, и там мы
увидим, что победителей ждут не только восторги. Бросим взгляд на эти
газеты, на эти письма. Посмотрим, что говорят критики по поводу наших
отточенных острот, излюбленных шуток и безобидных намеков. Оказывается, вы
просто слабоумны; вы несете какую-то дичь, вы давно уже, ни на что не
способны; вас и всегда-то превозносили не по заслугам, а ныне вы так
стремительно катитесь вниз, что... и т. п.
Да, это неприятно, но в конце концов даже не в этом дело. Может быть,
прав не автор, а критик. Ведь случается, что последняя проповедь
архиепископа не вызывает такого восторга, как те, что он произносил двадцать
лет назад где-нибудь в Гренаде. Но может быть (утешительная мысль!), что
критик глуп и не разбирается в том, о чем пишет. Кто бывал на художественных
выставках, тот слышал, как посетители делятся мнениями о картинах. Один
говорит: "Это превосходно!"; другой: "Это мазня, не заслуживающая
внимания!", а третий восклицает: "О, это поистине шедевр!", - и у каждого
есть свои основания. К примеру, на выставке в Королевской академии я был
потрясен полотном одного художника, с которым я, насколько мне известно,
никогда не встречался. Это картина мистера С. Соломона "Моисей" под номером
триста сорок шесть. Мне казалось, что замысел ее превосходен, а композиция и
рисунок великолепны. Смуглые евреи-рабы, на мой взгляд, изображены так
вдохновенно, что поневоле проникаешься сочувствием к их печальной судьбе. А
в газете я читаю: "Две до смешного безобразные женщины, склонившиеся над
чумазым младенцем, представляют собой не очень-то приятное зрелище", - и
конец мистеру Соломону! Разве не случается такое же и с нашими младенцами?
Разве мистер Робинсон не считает херувимчика мистера Брауна мерзким