"Уильям Теккерей. Из "Заметок о разных разностях"" - читать интересную книгу автора

благосклонный друг и читатель, зайдите в гостиную и произнесите любую самую
избитую шутку, - держу пари, что присутствующие там дамы встретят вас
дружным смехом. Попробуйте, придя в дом Брауна, открыть миссис Браун и
молодым барышням, что вы думаете о хозяине дома, и увидите, какой прием вас
ожидает! Подобным же образом, если Браун наведается к вам и откровенно
выскажет вашей почтенной супруге свое мнение о вас, то можете представить,
как она его встретит! Хотелось бы вам, чтобы жена и дети знали о вас все и
ценили строго по заслугам? Будь это так, друг мой, в вашем жилище стояла бы
гнетущая тишина и единственным собеседником вам был бы остывший камин.
Неужто вы не понимаете, что близкие видят вас в розовом свете своей любви и
потому венчают нимбом вашу плешивую голову? Не воображаете ли вы, что вы
такой и есть, каким кажетесь? Ничуть не бывало, дружище! Отбросьте прочь эти
чудовищные обольщения и благодарите судьбу, что вас до сих пор не поймали.



De Finibus
{О концах (лат.).}

Когда Свифт был влюблен в Стеллу и трижды в месяц отправлял ей письма с
ирландским пакетботом, то, как вы, вероятно, помните, он имел привычку
начинать новое письмо, скажем, двадцать третье, в тот самый день, когда было
отправлено предыдущее, двадцать второе. В этот день, улизнув пораньше с
официального приема или из кофейни, он спешил домой, чтобы продолжить милую
болтовню со своей возлюбленной - "словно не желая выпускать ее нежную
ручку", как писал об этом кто-то из исследователей. Когда мистер Джонсон,
направляясь в книжную лавку Додели, шел по Пэл-Мэл, он имел обыкновение
дотрагиваться до каждой встречающейся на пути уличной тумбы и неизменно
возвращался, стоило ему заметить, что по одной из них он забыл хлопнуть
рукой, - уж не знаю, что за предрассудок заставлял его делать это. Я тоже не
свободен от подобных, вполне, как мне кажется, безобидных, странностей. Как
только я разделываюсь с одной вещью, у меня появляется желание в тот же день
приняться за другую, - пусть это будет всего полдюжины строк, но ведь это
уже начало Следующего Выпуска. Мальчишка-посыльный еще не добежал с моей
рукописью до типографии, а те, кто полчаса назад жил со мной - и Пенденнис,
и Клайв Ньюком, и (как же его звать, моего последнего героя? А, вспомнил!)
Филип Фермин - осушили в последний раз бокалы, мамаши укутали детей, и все
они покинули мой дом. Я же возвращаюсь в кабинет: tarn en usque recurro
{Назад возвращаюсь опять (лат.).}. Как одиноко стало здесь без них! О, милые
моему сердцу друзья, люди, которым вы до смерти надоели и которые
возмущаются: "Какое убогое общество у этого человека! Вечно он навязывает
нам своих Пенденнисов, Ньюкомов и тому подобных! Что бы ему познакомить нас
с кем-нибудь еще! И почему он не так увлекателен, как X., не так учен и
основателен, как У, и не такой душка, как Z? Попросту говоря, почему он - не
кто-то другой?" Но, уважаемые господа, угодить всем вам невозможно, и глупо
даже стремиться к этому. Один с жадностью поглощает то, на что другой и
смотреть не хочет. Вам не по вкусу сегодняшний обед? Что ж, может быть,
завтрашнее угощение вас порадует. Однако вернемся к прерванному разговору.
Как странно бывает на душе - и радостно, и легко, и тоскливо - когда
остаешься в затихшем и пустом кабинете, только что покинутый теми, с кем ты