"Уильям Теккерей. Из "Заметок о разных разностях"" - читать интересную книгу автора

двадцать месяцев делил стол и кров. Как часто они нарушали мой покой,
беззастенчиво изводили своими приставаниями, когда я болел или просто хотел
побездельничать, и я ворчал: "Будьте вы неладны! Да оставьте вы меня,
наконец, в покое!" Бывало даже, из-за них я пропускал званый обед. И очень
часто из-за них же мне не хотелось идти домой, - ведь я знал, что они ждут
меня в кабинете, черт бы их побрал, - и я, никому ничего не сказав, спасался
в клубе, забывая о доме и семье. Как они надоедали мне, эти незваные гости!
Как досаждали в самое неподходящее время! Они вносили такой беспорядок в мои
мысли и в мой быт, что порой я переставал понимать, что творится у меня
дома, и с трудом улавливал смысл того, о чем говорил сосед. Но вот я наконец
избавился от них. И, казалось бы, должен почувствовать облегчение. Как бы не
так! В глубине души я был бы рад, если бы снова ко мне зашел поболтать
Вулком или в кресле напротив опять появился Твисден со своими бесконечными
россказнями.
Как известно, умалишенные страдают галлюцинациями и могут вести
разговоры с несуществующим собеседником и даже описать вам его. Но тогда не
безумие ли давать жизнь порождениям своей фантазии? И вообще, не заслуживают
ли романисты смирительной рубашки? У меня плохая память на имена, и в своих
сочинениях, каюсь, я порой безбожно путаю их. Однако поверьте, дорогой сэр,
что своих героев ваш покорный слуга изучил настолько, что может узнать
каждого по голосу. На днях ко мне заходил господин, поразивший меня своим
сходством с Филипом Фермином, каким его изображал из месяца в месяц мистер
Уокер в "Корнхилл магазин": те же глаза, та же борода, та же осанка...
Правда, он не похож на Филипа Фермина, которого я ношу в себе. Тот уже спит
вечным сном - смелый, благородный, беспечный и отзывчивый юноша, переживший
по моей воле многочисленные приключения, рассказ о которых недавно подошел к
концу. Прошло много лет, как я последний раз слышал его заразительный смех и
видел сияющий взгляд его голубых глаз. Мы оба тогда были молоды. И я
молодею, вспоминая о нем. Еще утром здесь, у меня в кабинете, он был живой,
мог смеяться, плакать, бросаться на обидчика... Сейчас, когда я пишу, на
дворе уже сумерки, дом затих, никого нет, комната постепенно погружается в
полумрак, и, охваченный смутной тоской, я поднимаю глаза от листа бумаги и
жду с отчаянной надеждой: вдруг он войдет? Нет. Все неподвижно. Нет той
знакомой тени, которая постепенно превращается в живого человека и
устремляет на меня свой ясный взгляд. Ее нет, ее забрал печатник с последним
листом корректуры. С мальчишкой-посыльным улетел целый сонм невинных
призраков. Но боже! Что это? Да охранят нас ангелы господни! Дверь тихо
отворяется, и появляется темный силуэт, кто-то входит, неся что-то черное,
какое-то платье... Это Джон. Он сообщает, что пора переодеваться к обеду,

Каждый, кто в юности изучал немецкий и вместе с учителем разбирал
знаменитого "Фауста" Гете (о Вайсснборн, мой добрый старый наставник, о
тихий славный Веймар, где выпало мне счастье лицезреть великого поэта!),
должно быть, помнит одно прекрасное место в посвящении, где Гете воскрешает
в памяти дни, когда он читал первые только что написанные сцены своим
друзьям, которых уже нет с ним. Милые тени окружают его, пишет он, прошлое
оживает, а настоящее кажется нереальным и призрачным. Нам, скромным
сочинителям, не под силу создать "Фауста" и не суждено прославиться в веках.
Но и наши книги - это дневники, в которых неизбежно оседает все пережитое.
Открывая страницу, написанную в прошлом месяце или десять лет назад, мы тут