"Олег Тaрутин. Заика из массовки" - читать интересную книгу автора

Он вдруг подумал, что не видит ни стрелы, ни тележек, ни тентов, ни
автобусов киногруппы, ни самих киношников. Но Проталин только на миг
отвлекся на это и вновь уставился на подпоручика, на шеренгу солдат, потому
что с захолодевшим сердцем вдруг понял, что сейчас его убьют. Вот сейчас.
Его! Не ревкомовца, как его... а его, Юрия Проталина, сорок восьмого года
рождения. Мама, школа, Леночка Федорова, река Ока (он тонул), его-в тайге с
геологами, и мама умерла, его-ВГИК, первая роль, первая жена, и вторая
жена, и детей нет, нет детей, нет детей... Его, Юрия Проталина, его-Юру,
его-Юрасика (мама), его, а не этого, как его... "Вот оно - вот оно..." -
грохотало сердце, и почти безбольно кровь ударяла толчками в рану на
голове, и горячо и шекочуще текло от повязки по скуле, за ворот.
Проталин молчал. Он почему-то молчал, не заорал, не орал от своей
чудовищной и верной догадки. Почему-то молчал киноартист послевоенного года
рождения, которому сейчас вот предстояло принять смерть от призраков, от
нелюдей, от материализовавшихся фантомов, от киноштампа с названием
"белогвардейцы 20-го года". Как, почему, каким образом могло произойти
это-он не понимал и не пытался понять. Он понимал и знал только одноэто
есть. Проталин молчал, глядя на своих убийц, ожидая неминуемой смерти,
боясь чемнибудь нарушить течение ожидания, боясь отвлечься от чего-то
важного, наиважнейшего (чего?), приближение которого он ощущал, как ощущал
прежде преддверие команды: "Мотор!"
- В расход, - говорил меж тем офицер, - в расход... Какое это точное и
безжалостное понятие, не правда ли? Кто ввел его в обиход гражданской
войны? Впрочем, не важно кто, важно, что термин хорош. И деловитость в нем,
и абсолютное отсутствие эмоций. Определение работы - неприятной, но, увы,
необходимой. .. Вот вы меня, - офицер качнул рукой на перевязи, -
недорасходовали, а я уж вас, даст бог... - Он не договорил, жадно и глубоко
затянулся.
Солдаты стояли с винтовками у ноги, хмуро ожидая конца тягостного душе
дела, на которое их отрядили.
- Брось их, - раздалось у плеча. - Брось их. Смотри на меня...
Лидия! Вот оно-главное! Как он забыл о ней, которая рядом, чье плечо
не дает ему упасть. Ведь они вдвоем стоят возле этой ямы.
Да понимает ли она, что с ними делают? Кто она сейчас? Где? В жизни,
как он, которого сейчас вот убьют, или она - из фильма, какимто чудом - из
съемки, оттуда, там? Она сказала ему: "Прощай. .." и еще что-то важное, а
он забыл о ней. Как он мог не помнить о ней все это время, все эти навеки
истраченные мгновения! Лицо... Нет, это живая мука, это не из кино. И
нежность живая. Она-там же, где и он, они - вдвоем, их двое рядом над ямой,
и сейчас их обоих не станет.
В памяти вдруг высветились слова, которые она когда-то ему говорила,
слова их близости, вспомнилась, поразив его теперь своей очевидностью, ее
бескорыстная тогдашняя решимость, ее неопытность (да!), ее жертвенность
(да, да!). И тогда он понял, что эта женщина понастоящему любила его. Его
одного, она одна.
- Я люблю тебя, Юрочка, - сказала она. - Спасибо, спасибо тебе за все,
за все. ..
И он! И он любил ее! Именно ее, всегда, всю жизнь! Ее одну! И его
последний миг будет заполнен этой любовью. Господи, и надеждой!
Пусть будет она - из кино, пусть ему одному - настоящие пули, пусть