"Андрей Тарковский. Запечатленное время" - читать интересную книгу автора

нужный, навязанный ему смысл.
Чтобы убедиться в правоте приведенных суждений, проще всего попросить
знакомых людей рассказать, ну, скажем, о виденных ими смертях. Когда они
были свидетелями их. И я уверен, вы будете потрясены обстоятельствами,
проявлениями характеров, нелепостью и - простите за неуместный термин -
выразительностью этих смертей. Следует вооружить себя жизненными
наблюдениями, а не шаблонным и бездушным конструированием фальшивой жизни во
имя игры в киновыразительность.
Внутренняя полемика с псевдовыразительными мизансценами заставила меня
вспомнить два рассказанных мне случая. Придумать их нельзя, они - сама
правда и этим выгодно отличаются от примеров так называемого "образного
мышления".
Группу военных расстреливают перед строем за предательство. Они ждут у
больничной стены среди луж. Осень. Им приказывают снять шинели и разуться.
Один из них долго ходит в рваных носках среди луж и ищет сухое место, чтобы
положить шинель и сапоги, которые через минуту ему будут не нужны.
А вот еще. Человек попадает под трамвай, и ему отрезает ногу. Его
прислоняют спиной к стене дома, где он сидит, окруженный бесстыдно
глазеющими на него любопытными, в ожидании "скорой помощи". Не выдержав, он
вынимает из кармана носовой платок и прикрывает им обрубок ноги.
Выразительно? Еще бы! Еще раз прошу меня извинить.
Конечно, дело не в том, чтобы коллекционировать на черный день случаи
такого рода. Дело в том, чтобы следовать правде характеров и обстоятельств,
а не поверхностной красоте образных решений.
К сожалению, очень часто дополнительные трудности в теоретических
рассуждениях создают обилие терминов, ярлыков, которые лишь затуманивают
смысл сказанного и усугубляют беспорядок на теоретическом фронте.
Истинный художественный образ - это всегда наличие органической связи
идеи и формы. Наличие же формы при отсутствии мысли или мысли при отсутствии
формы - разновидности, разрушающие его и выводящие за пределы искусства.
Я не приступал к "Иванову детству" с этими мыслями. Они возникли у меня
в результате работы над фильмом. И многое из того, что мне ясно сейчас, было
далеко не ясно перед началом постановки.
Разумеется, моя точка зрения субъективна. Но ведь только так и бывает в
искусстве: художник в своих произведениях преломляет жизнь в призме личного
восприятия и показывает в неповторимых ракурсах разные стороны
действительности. Но я, придавая большое значение субъективным
представлениям художника и его личному восприятию мира, вовсе не стою ни за
произвол, ни за анархию. Дело здесь решается мировоззрением и нравственной,
идейной задачей.
Шедевры рождаются на пути стремления выразить нравственные идеалы. В
свете этих нравственных идеалов и возникают представления и ощущения
художника. Если он любит жизнь, испытывает неодолимую потребность ее
познать, изменить, помочь тому, чтобы она стала лучше, словом, если художник
стремится содействовать повышению ценности жизни, тогда нет опасности в том,
что изображение действительности проходит через фильтр субъективных
представлений и душевных состояний автора, ибо результат - всегда духовное
усилие во имя человеческого совершенствования образа мира, пленяющего нас
гармонией чувств и мыслей, благородством и трезвостью.
Общий смысл моих соображений таков: когда стоишь на твердой