"Александр Торин. Дурная компания" - читать интересную книгу автора

уже пора было улетать...
Я проходил таможню в том же месте, из которого мы улетали глубокой
ночью несколько лет назад. И так же с отчаянием в глазах стояли старики и
махали мне руками, и из глаз их текли слезы. Сейчас через этот узкий
проходик между стойками проходили подтянутые иностранцы, насмотревшиеся уже
вдоволь на заснеженное золотое кольцо России, Красную площадь и Сергиеву
лавру. Они везли домой лаковые матрешки, игрушечные самовары и хохломские
ложки. Отполированные поручни тускло светились мертвым металлическим светом.


Тогда мы разбудили в час ночи нашего малыша, которому было всего два с
небольшим года. "Вставай, зайчик, в Израиль полетим," -- сказали мы ему. --
"Там в аэропорту всем детишкам дают конфетки". Он с готовностью вскочил и
как взрослый оделся, только глазки были заспанные. Мы в последний раз вошли
в лифт нашего нового кооперативного дома, квартиру в котором мы с такими
мучениями ждали долгих пять лет, а прожить в котором успели всего два года.
-- Малыш, мы сюда больше не приедем, -- сказали мы.
-- Приедем, -- ответил он уверенно, -- конфетки съедим и приедем!
В аэропорту царил жуткий бардак, огромная толпа, нагруженная тюками,
баулами, в большинстве своем состоявшая из беженцев из начинавших полыхать
республик Средней Азии, штурмовала тот же полированный барьер таможни. Нас
чуть не смели с ног, каким-то чудом удалось протащить положенные нам четыре
чемодана и поставить их на барьер, предназначенный для погрузки в самолет.
Ребенку было жарко, ночь была в разгаре. "Ну, где же конфетки?" -- хныкал
он.
Неожиданно ко мне подошел нагловатый парень с припухшей физиономией,
едва пробивавшимися редкими русыми усиками и веснушками на лице.
-- Слушай сюда, чемоданчик у тебя негабаритный, грузить нельзя.
-- Ты чего, спятил, -- удивился я -- все по-закону, ты посмотри, какие
тюки люди везут, и ничего, а у нас обычный чемодан, маленький, я только на
прошлой неделе в универмаге купил.
-- Ну, как хочешь, пропадет. Неси назад, сдавай провожающим.
-- Сколько? -- спросил я, наконец поняв, чего он хочет.
-- Триста рубчиков давай и погрузим все в лучшем виде! -- бодро ответил
парень.
Я только что сдал все остатки советских рублей с нагловатым
прищурившимся профилем Ленина, будто планирующего очередные пакости для
своих партийных оппонентов. Ситуация была идиотская, но делать было нечего.
Я подбежал к барьеру и зашипел: "Триста рублей дайте, быстро!" Родственники
заметались, но не подвели. Незаметно зажав деньги в кулаке, я уже направился
к покрытому веснушками зевающему парню, но передо мной невесть откуда возник
усатый гражданин в сером костюме. "Пройдемте, товарищ, со мной", -- сказал
он. Делать было нечего. Я был заведен в небольшую комнату и раздет догола.
Кроме трехсот рублей ничего компрометирующего у меня обнаружено не было и
под общее разочарование присутствующих меня отпустили, деньги, правда,
конфисковав.
Судьба чемоданов продолжала меня мучать и, выйдя из роковой комнаты, я
подошел к грузчику. Тот спрятал голову в плечи и глухо сказал: "Отойди от
меня, паря, я все видел. Да погрузил я твои чемоданы, мне светиться ни к
чему, отойди быстрее!".