"Александр Торин. Дурная компания" - читать интересную книгу автора

Москва была покрыта снегом. Самолет покружился над рощицами голых
берез, каналом имени Москвы и, подпрыгивая на ухабах, наконец приземлился
посреди заледеневшего поля, по которому мела поземка. На непродолжительное
время я снова оказался в той точке пространства, в которой прошла почти вся
моя сознательная жизнь, где я любил, работал, смеялся и плакал.
Почему-то все официальные лица аэропорта были в омерзительной форме
серо-зеленых цветов. Сразу же у выхода из самолета стоял солдатик с каким-то
приспособлением и, щелкая кнопкой, остервенело считал пассажиров, сошедших с
зарубежного лайнера. Бесформенные женщины в серых мышиных таможенных
костюмах, чекистского вида солдаты в зеленых мундирах на паспортном
контроле, пристально смотревшие в глаза приезжим, словно пытаясь выявить
классовых врагов и шпионов, милиционеры в своих серых пиджаках, все это
создавало впечатление того, что я попал в огромную военизированную зону.
Таможня не работала, и в единственное окошечко выстроилась огромная очередь
ничего не понимающих иностранцев и привычно ожидающих своей очереди недaвних
советских граждан. Над последними контрольно-пропускные органы почему-то
издевались особенно злобно и изощренно, перетряхивая все чемоданы, как-будто
мстили им, прибывшим из-за кордона, за свою неприглядную жизнь.
За линией, разделяющей Россию и нейтральную зону, стояли постаревшие
мать и отец и вглядывались в толпу, надеясь увидеть меня. Я помахал им
рукой, и мама, увидев меня, сложила руки на груди, словно благодаря Бога за
то, что я прилетел и нам довелось-таки еще раз свидеться. За родителями
стояла шеренга бандитского вида типов, предлагающих свои услуги по подвозу
богатых иностранцев в примечательные места города Москвы. Услуги эти
зачастую совмещались с элементарным грабежом доверчивых и мягкотелых жителей
мира западной демократии.
В подъезде дома, в котором я провел свое детство, стоял запах
запустения и разрухи. На лестницах было темно, так как еще работающие
лампочки сразу же выкручивали, а новых достать было невозможно. Какие-то
убогие старухи в платках бродили по темным лестницам. У входа стоял
самосвал, с которого два мужика в ватниках, ушанках и кирзовых сапогах
разгружали рваные бумажные мешки с синей размытой надписью "Санотходы". В
одном из мужиков я узнал бывшего маленького мальчика, которого я когда-то
видел каждый день катающимся на велосипеде. От мешков, которыми был уже под
завязку забит один из лифтов, пахло гнилью.
-- Что же это вы таскаете, Ванечка? -- спросила мама.
-- Да вермишель на фабрике сгнила, нам с батей ее и отдали. Будем кур
разводить, -- с готовностью ответил он.
Москва, хотя и изменилась, но не так сильно, как я ожидал. Все было
почти что по-прежнему, даже люди такие же, только появились нищие старухи и
дорогие импортные машины. Последующие несколько дней прошли в веренице
встреч, каких-то знакомых и впервые встреченных людей, с надеждой глядящих
на меня, спрашивающих: "А где все-таки лучше жить -- в Израиле или в
Америке?" и ожидающих, что я открою им истину в последней инстанции. Я
авторитетно объяснял им особенности жизни за рубежом, описывал красоты и
размах Америки, в которой русские инженеры процветают и каждая просверленная
дырка приносит фирме миллионы.
Время от времени я аккуратно прислушивался к холодку, то возникавшему и
медленно тлеющему у меня внутри, то затухающему и на время совершенно не
дающему себя знать. Время пролетело незаметно, голова у меня кружилась, и