"Константин Тарасов. Следственный эксперимент " - читать интересную книгу автора

истошный крик. Все сбегаются к исповедальне. Старая Ивашкевич обмирает:
"Мертвец!" Дядя Стась (Буйницкий) галопом мчит в милицию. Дядя Адам застыл
ни жив ни мертв. Вале мерещится, что человек шевелится. Дядя Адам, художник
и Валин папа кладут человека на пол. Художник пытается нащупать пульс -
пульса нет, старушка права - человек мертв. Вале становится страшно.
Появляются милиционеры и разрешают выйти из костела.
- Понятно, - говорит Локтев.
- Вот и все, - заканчивает Валя.
Зато мне покамест кое-что непонятно. Поэтому я прошу у Фролова
разрешения задать вопрос свидетельнице и, получив согласие, спрашиваю ее:
- В какое время вы пришли в костел?
- В половине двенадцатого.
- Точно в половине двенадцатого?
- Я не засекала время, ну, может быть, без двадцати двенадцать, но не
позже.
Я ей верю, она не могла убить, если только не окажется, что убитый -
преподаватель консерватории, ее учитель сольфеджио или чего-нибудь в этом
роде.
Когда юная музыкантша покидает кабинет, я внимательно перечитываю
протоколы, затем мы с Фроловым долго обсуждаем ситуацию и намечаем план моих
действий. Затем Фролов уезжает, а мы с Сашей идем в ресторан, поскольку
столовые и кафе уже закрыты. В ресторане, как водится, ссоримся с
официанткой, которая свирепо убеждает нас, что мы ожидали ее не более десяти
минут, хотя на часах Локтева - а у него японский хронометр - минутная
стрелка проползла от девяти до половины десятого. Я пользуюсь случаем
указать Саше, что люди воспринимают время субъективно, как, впрочем, и все
остальное. Ресторан расположен при гостинице, номер для нас уже заказан, мы
оформляем необходимые бумаги и направляемся с визитами - Саша к Белову и
Жолтаку, я к ксендзу Вериго.
До костельной ограды мы идем вместе, и я прикидываю, как следует
говорить с Беловым, как с Жолтаком, особенно с последним. Пообходительней с
ним надо, поучаю я, помягче. Он, верно, прокуратуру, милицию, внутренние
войска не очень любит, да и я его некстати напугал. Кто его знает, о чем он
приходит в костел молиться, может, чтобы все такие органы бог наказал.
Обиженный. На преступника, по-моему, не тянет, но и это надо проверить. А
днем весьма осмотрительно в свидетели не попал, за круг вышел. Так что,
возможно, хитрец. И знает что-то, холера, у дворников глаз наметанный, не
удивлюсь, если главным свидетелем пройдет. И с ключом тут не все ясно.
Начнет темнить - на слове не лови, потом разберемся. Если что важное, я
здесь, у ксендза.
Зачем мне ксендз, я Саше объяснить не могу, и почему не беру его с
собой - тоже не знаю; что-то меня тянет навестить ксендза, быть может, это
любопытство - один на один провести часок с человеком духовного сана, давшим
обет, посвятившим жизнь - всю жизнь! сорок лет! даже не верится - столь
сомнительному делу, словом, с человеком, который мне непонятен.
В домике ксендза светится среднее окно. На мой легкий стук по оконному
переплету занавеска приподнимается, ксендз, приставив козырьком руку,
приближает лицо к стеклу и, узнав меня, идет открывать.
- У меня было чувство, что кто-то придет, - говорит ксендз. - Я сразу
понял, что это вы.