"Константин Тарасов. Следственный эксперимент " - читать интересную книгу автораистошный крик. Все сбегаются к исповедальне. Старая Ивашкевич обмирает:
"Мертвец!" Дядя Стась (Буйницкий) галопом мчит в милицию. Дядя Адам застыл ни жив ни мертв. Вале мерещится, что человек шевелится. Дядя Адам, художник и Валин папа кладут человека на пол. Художник пытается нащупать пульс - пульса нет, старушка права - человек мертв. Вале становится страшно. Появляются милиционеры и разрешают выйти из костела. - Понятно, - говорит Локтев. - Вот и все, - заканчивает Валя. Зато мне покамест кое-что непонятно. Поэтому я прошу у Фролова разрешения задать вопрос свидетельнице и, получив согласие, спрашиваю ее: - В какое время вы пришли в костел? - В половине двенадцатого. - Точно в половине двенадцатого? - Я не засекала время, ну, может быть, без двадцати двенадцать, но не позже. Я ей верю, она не могла убить, если только не окажется, что убитый - преподаватель консерватории, ее учитель сольфеджио или чего-нибудь в этом роде. Когда юная музыкантша покидает кабинет, я внимательно перечитываю протоколы, затем мы с Фроловым долго обсуждаем ситуацию и намечаем план моих действий. Затем Фролов уезжает, а мы с Сашей идем в ресторан, поскольку столовые и кафе уже закрыты. В ресторане, как водится, ссоримся с официанткой, которая свирепо убеждает нас, что мы ожидали ее не более десяти минут, хотя на часах Локтева - а у него японский хронометр - минутная стрелка проползла от девяти до половины десятого. Я пользуюсь случаем остальное. Ресторан расположен при гостинице, номер для нас уже заказан, мы оформляем необходимые бумаги и направляемся с визитами - Саша к Белову и Жолтаку, я к ксендзу Вериго. До костельной ограды мы идем вместе, и я прикидываю, как следует говорить с Беловым, как с Жолтаком, особенно с последним. Пообходительней с ним надо, поучаю я, помягче. Он, верно, прокуратуру, милицию, внутренние войска не очень любит, да и я его некстати напугал. Кто его знает, о чем он приходит в костел молиться, может, чтобы все такие органы бог наказал. Обиженный. На преступника, по-моему, не тянет, но и это надо проверить. А днем весьма осмотрительно в свидетели не попал, за круг вышел. Так что, возможно, хитрец. И знает что-то, холера, у дворников глаз наметанный, не удивлюсь, если главным свидетелем пройдет. И с ключом тут не все ясно. Начнет темнить - на слове не лови, потом разберемся. Если что важное, я здесь, у ксендза. Зачем мне ксендз, я Саше объяснить не могу, и почему не беру его с собой - тоже не знаю; что-то меня тянет навестить ксендза, быть может, это любопытство - один на один провести часок с человеком духовного сана, давшим обет, посвятившим жизнь - всю жизнь! сорок лет! даже не верится - столь сомнительному делу, словом, с человеком, который мне непонятен. В домике ксендза светится среднее окно. На мой легкий стук по оконному переплету занавеска приподнимается, ксендз, приставив козырьком руку, приближает лицо к стеклу и, узнав меня, идет открывать. - У меня было чувство, что кто-то придет, - говорит ксендз. - Я сразу понял, что это вы. |
|
|