"Константин Иванович Тарасов. После сделанного" - читать интересную книгу автора

натренирован, уважает тело. Не то что Адам или его приятельница,
специалистка по истлевшим запискам. Белые, чахлые, сутулые, не люди -
чудища. Вот и Паша такой же становится монстр; тех книги губят, его -
водочка. И живут, и считаются умными, подумал Децкий, а жить не умеют. Всем
наделены, одним обделены - этаким маленьким центриком, который заведует
радостями плоти. Атрофировался центрик, лень руками пошевелить. Кто поверит
теперь, что Адам занимался борьбой, выступал, побеждал. Вот Данила
Григорьевич бегает по утрам и ходит в бассейн, и жена его плавает круглый
год, зимой в проруби купается; о Катьке можно подумать, что ей тридцать
лет, а ведь сорок; и Петр Петрович - мышь складская - ходит в группу
здоровья, гантельки держит; и он сам, Децкий, вечером не плюхается в кресло
у телевизора, как Паша, а целый час в прихожей играется двухпудовой гирей,
и каждый четверг - сауна, и зимой - лыжи, а сентябрь - в Планерском; Катька
дважды ездит на юг: в мае все дела в сторону, бюллетень на десять дней и -
в Гагры покрыться загаром, а уж отпуск - это само собой. Все нормальные
люди так живут.
Жизнь одна; на этом свете прошляпишь, на том не вернешь.
- Паша! - позвал Децкий.
Приятель и Катька остановились.
- А что Вера не приехала? - спросил Децкий, поравнявшись.
- Она на даче, - нехотя объяснил Павел, - вчера вечером уехала - дети
там.
- Могу лишь позавидовать тебе, - улыбнулся Децкий. - Меня Ванда
никогда не оставляет одного.
Улыбался Децкий неискренне - Пашин ответ его огорчил. Он означал, что
вчера после работы Павлуша нажрался водки или "чернил", пришел домой
пьяным, и свинский его вид довел Веру до слез. Какие говорились упреки,
какие решительные меры обещались, вообразить было легко; Децкий вообразил и
озлился на Павла. "Скотина! - подумал он. - Не хватало только, чтобы Верка
пришла в профком: спасите семью, муж пьет, как грузчик, скоро по
вытрезвителям пойдет". И так всем видно - алкаш, морда доказывает.
Слабоволие это бесило Децкого. Уже не только после работы спешил Павлуша в
ларек, но и в обед позволял. Приходилось закрывать его в кабинете,
присматривать, отвозить домой. Не ко времени, некстати было Павлово
пьянство. Ставилась под угрозу тайная идея Децкого протолкнуть Павлушу
начальником во второй сборочный цех, а держал он ее в тайне потому, что
решил уволиться. Объявить о своем решении сейчас никак не выходило. Прежде
требовалось осуществить несколько дел, без которых увольнение не давало
свободы и спокойствия; надо было вложить в уши главному инженеру и
директору мысль о немедленном повышении Павла; перевести Петра Петровича со
склада в отдел снабжения, что уже исполнялось и чему тот противился, и,
наконец, вытолкнуть Данилу Григорьевича в магазин другого торга. И все это
надо было провернуть, оставаясь в тени, чтобы никто - ни Данила, ни Петька,
ни Павлуша - не догадались, не учуяли, кем соткана нить интриги. Хоть
Павел, не в пример Даниле и Петьке, от перемещения исключительно выигрывал,
Децкий не проговорился ему о своих усилиях даже намеком, боясь
преждевременной обиды и какой-либо глупой выходки. Все же семнадцать лет
проработали бок о бок, вместе пришли на завод из института, спутаны одним
делом, и вдруг узнать от товарища, что он рвет старые связи, уходит в иную
жизнь, что в той, иной жизни он хочет быть сам по себе, конечно же, тяжело