"Константин Иванович Тарасов. После сделанного" - читать интересную книгу автора

и больно. Но пришел такой час, куранты судьбы пробили: пора на другое поле,
пора уходить; Децкий даже физически, инстинктом самосохранения, чувствовал
крайнюю необходимость уволиться, но красиво уволиться, с гарантией, с
разрывом всех цепей. К осени все рассыпется. Сегодня - прощальный сбор,
дань сантиментам; он и созвал компанию полностью, чтобы в тайном
удовольствии души отпраздновать свой исход. Вот все идут по дороге,
отношения кажутся прочными, кажется, что так будет длиться до конца дней, а
уже ничего нет, дело иссохло - он иссушил, дружбы окончены, и большинство
тут чужие, не нужные один другому люди.
Децкий обнял Павла и Катьку за плечи, прижал к себе и сказал искренне
и с весельем:
- Люблю я вас. Вы да Адам - мои единственные друзья!
Скоро пришли к реке и всею толпой, не медля, бросились в воду. Потом
млели на солнце, опять сидели в воде, опять жарились, позировали парами,
одиночно и всей группой перед Сашкой - тот осваивал фотоаппарат, опять
лезли в реку - и так добрых четыре часа. Ванда и Катька удалились от
общества и легли загорать голышом, пробудив в мужчинах остроумие.
Специалистка по древним рукописям демонстрировала зарядку по системе йогов.
Жена Данилы Григорьевича бегала трусцой. У детей был мяч, они гоняли его по
лугу, и счастливый их смех привел к ним Олега Михайловича; затем Данила
воткнул прутья и стал на ворота; возрожденный купанием Паша поставил
вторые, Виктор Петрович возглавил детей, Адам соединился с коллекционером,
Петра Петровича назначили быть "заворотным беком" - начался футбол. Только
доктор Глинский не включился в суету - лег под кустом брюхом кверху, как
перезрелый арбуз, и заснул. Поленился играть и Децкий - сидел на берегу,
свесив ноги в воду, наблюдал своих гостей, особенно Данилу Григорьевича.
Тот, удачно принимая или отбивая мяч, хвастливо хохотал. Децкого это
забавляло - смех Данилы казался ему деланным.
В очередное общее купание он, выбрав момент, поинтересовался:
- Как жизнь, Данила Григорьевич?
- Живем, слава богу! - отозвался тот. - Только вот сука одна роет, - и
взгляд его, заметил Децкий, коснулся Виктора Петровича.
- Под кого не роют, - сказал Децкий, словно бы и под него кто-то рыл.
- Аморалку шьют, - объяснил Данила Григорьевич.
Децкий улыбнулся:
- Такую беду - рукой отведу.
- Не скажи, брат, - возразил Данила, - похуже ревизии. Только и хожу -
объясняюсь.
- Брось ты переживать, - посочувствовал Децкий. - Ну что они тебя,
казнят? Поставят на вид и забудут.
- Кабы так! - вздохнул Данила Григорьевич.
Децкому стало смешно; он, чтобы не выдать себя, поспешно окунулся,
крикнул: "Догоняй!" - и поплыл к дальней излучине.
Состоявшийся разговор доставил ему утешение - с Данилою все шло как по
маслу. Месяца два назад Децкий послал в райторг первую анонимку, подписав
ее "группа продавцов магазина № 20 "Хозтовары". Письмо на двух листах
изобличало безнравственную связь директора с кассиршей Ириной Лычковой, в
чем виделось использование служебного положения для удовлетворения похоти.
Все было правдой; о романе Данилы Децкий знал со слов Катьки. Следующие два
послания, наполненные выпадами в адрес райторга, который прикрывает