"Владимир Германович Тан-Богораз. На мертвом стойбище " - читать интересную книгу автора

заранее выдернутых из головы, и, завернув ребёнка в свою одежду, переползла
в другую сторону полога. После этого наступило забытье, длившееся несколько
долгих часов.
Наконец Илинеут очнулась. Голова её была так тяжела, что она едва могла
отделить её от мешка с рухлядью, лежавшего в изголовье. Ей хотелось пить, но
за неимением воды она достала из котелка, стоящего перед лампой, несколько
кусочков льду и принялась их сосать. Почки, взятые в запас, выкатились на
постель; одна из них лежала как раз под рукой, она подняла её ко рту и
принялась сосать полузастывший жир. Однако всё это мало её удовлетворяло; у
чукч родильницу через несколько часов после родов поят крепким мясным
бульоном, для того чтобы он превратился в молоко грудей, а здесь не было
глотка талой воды, чтобы утолить жажду. Ребёнок молчал, он, вероятно, спал,
она хотела повернуться, чтобы придвинуть его к себе, и почувствовала, что
вся нижняя часть ей не повинуется. Тело её от пояса было приковано к ложу.
Ноги казались совсем чужими, и она не ощущала их положения на постели.
Полное отчаяние овладело её душой. Бог милосердного бытия, очевидно, был
глух к её мольбам. Ребёнок пискнул. Она упёрлась ладонями в шкуры и стала,
напрягаясь, переворачивать своё тяжёлое тело на бок. Ноги ей мешали,
заплетаясь одна за другую, но наконец ей удалось принять желанное положение.
Распутав ребёнка, она приложила его к груди, но в её тощей груди не было ни
капли молока. Она положила ребёнка на шкуры и перекинулась обратно на спину,
потом отчаянным движением локтей выпрямила свой окостенелый стан и села,
опираясь на стену полога; глаза её горели, губы запеклись от сухости. К
горлу подкатывалось что-то большое, колючее, как клуб мышиной шерсти,
отрыгнутый отравленной лисицей.
-- Злой дух, -- заговорила она хриплым шёпотом, -- ты, подползающий
сзади, как трусливая росомаха, зачем не убиваешь сразу? Приди и возьми меня
и ребёнка, всех людей, всех оленей, чтобы никто не мог хвастаться
безнаказанностью...
Ребёнок, которому было холодно, кричал не умолкая.
-- Плачь громче! -- сказала Илинеут. -- Моего голоса не слышит, моё
тело -- плохая добыча... Любит свежее, мягкое зубам, скользкое горлу.
Ребёнок как будто послушал и заплакал громче. На дворе вдруг раздался
скрип чьих-то шагов по снегу.
"Олень!" -- сказала себе Илинеут, чувствуя, что весь пыл её внезапно
проходит. Но шаги приблизились к шатру. Чья-то рука осторожно отодвинула
входную полу шатра.
Илинеут почувствовала, что её "волосы подымаются дыбом на голове.
"Идёт!" -- подумала она и замерла, сдерживая дыхание и стараясь не шевелить
ни одним пальцем. Но ребёнок кричал по-прежнему.
-- Кто живой? -- спросил снаружи голос, показавшимся ей грозным, как вой
ветра.
Илинеут молчала..
-- Кто живой? -- повторил голос.
Илинеут решила ответить, но из горла её вырвался хриплый стон. Ребёнок
надрывался от плача. Кто-то снаружи стал на колени и потянул к себе стенку
полога. Больше несчастная родильница ничего не слышала и не чувствовала.
Когда она снова открыла глаза, они были ослеплены ярким светом лампы,
горевшей полным пламенем. На краю каменной чаши лежали белые пласты
свежевытопленного жира. В пологе было тепло, даже жарко. Перед лампой стояли