"Арон Тамаши. Корень и дикий цветок" - читать интересную книгу автора

- Тоже хочешь попробовать?
Невиданными драгоценными камнями, вобравшими весь сущий свет, сверкнули
глаза девушки.
- И во мне есть волшебная сила! - твердо сказала она.
- Уж что верно, то верно, - согласился старик.
Он замолчал, глядя перед собой; и рассеянная улыбка, и повлажневшие
глаза его выражали согласие с тем, что есть, есть в этой девушке волшебная
сила. Иначе чем объяснить, прости господи, что одним взглядом завораживает
она и человека, и зверя, хотя сама остается в душе одинокой, как дикий
цветок. В дикой розе ведь тоже волшебная сила; правда, она лишь при свете
глядит недотрогой, а ночью ищет, высматривает в звездном небе того, за
которого и без уговоров пошла бы замуж.
Старик вышел из дому.
Тотчас его поглотил зимний туман, который девушка назвала страшным. Но
был он не страшным, а просто бескрайним, как море, и лениво покачивался,
будто и впрямь был морем. В дальнем конце двора в глубинах тумана виднелся
сарай. Едва различимый, очертаниями он напоминал громадного кита, устало
дремавшего на морском дне. Слева туман казался темнее и гуще - там, на
склоне горы, начинался лес. Деревья его лишь угадывались и выглядели не
толще травинок, а дальше - хоть глаза выколи - окрест и вовсе ничего видно
не было.
Опираясь на палку, старик шагал к сараю, похожий на плывущую по самому
дну моря рыбину. Сперва он решил проведать скотину, ту, что осталась. Потому
что скотины-то почти нет. Бедняжка Чако, старушка корова. Родилась она в
пятьдесят пятом, тогда еще, помнится, птичья черешня цвела. Впрочем,
выходит, не слишком старая, всего девять лет ей. Послушная, прежде крепкая,
в дойке еще и теперь смогла бы дать фору трех- да четырехлеткам. Если б
дойной была. Однако второй уже год не телилась. Не подпускает быка - и все;
да, пожалуй, и не устоять ей под ним, слаба стала ногами, подгибаются,
словно ветки словацкой сирени. Оно и понятно: нищенка, с осени до весны чем
придется перебивается. Корма мало, его-то дай бог чтобы овцам хватило, тем
пяти, что остались от былых шестидесяти, да барану Мордаю. Этих обхаживать
надо как следует: от них и продукты на зиму, сыр и творог, и вся шерстяная
одежка - от них же; да и к масленице что ни год, то приносят по
восемь-девять ягнят. Усердия Мордаю не занимать, у него три овцы из пяти
каждый раз дают двойню, это самое меньшее; от властей, правда, лишних ягнят
прятать приходится, хотя бы из скромности.
Ну, и есть еще куры.
К приходу старика они уже не дремали внизу, а, заслышав шаги да еще по
гортанной команде петуха, взгромоздились на ветви дикой яблони, что стояла в
правом углу сарая и сохла, несмотря ни на какие привои. Так все двенадцать и
сидели на ветках, прикрыв лапки перьями. Хозяина они тотчас признали и скоро
успокоились, лишь петух, заняв позицию на пороге загончика, продолжал
недовольно ворчать.
- Не бойся, не отобью твоих кур, - сказал старик.
- Кур-кур, - ответил петух.
Смех, да и только; ворчал петух таким тоном, будто хотел сказать: мол,
ладно уж, коли куры при мне останутся, тогда так и быть, заходи. Усмехнулся
старик, но веселье с него как рукой сняло, когда вошел он в сарай да увидел
корову-нищенку. Если бы не туман, белесой пеленой укрывавший Чако, все ребра