"Татьяна Талова. Кузнеца дочь " - читать интересную книгу автораповеселела Голуба - и дома не верили, пока сама, своими руками не создала
для дочери деревенского старосты обруч такой красоты, что впору и княжне носить. Что ж, дали бы время, да молот с наковальней, да печь... Эх, а как же Голуба соскучилась по своей кузнице! - У нее в глазах видны слезы, - сказала тогда Альвиг, хотя Голуба не плакала уже очень давно - с того самого дня, как Бьерн стал учить ее языку. - А ты, мудрая, радовалась бы, увези тебя за море из родной земли? - тихо спросил подошедший кормщик, а Альвиг только-только хотела ответить, как вдруг вперед вышла старая-старая женщина. - Я вижу, руки у нее в мозолях! - сказала она. - А в глазах кроме слез сохранился ум и гордость! Да и ты, Хальвдан, впервые на моей памяти заступаешься за раба... Что ж, это славный подарок Гудмунду! Ее волосы были абсолютно седые, а годы отпечатались на лице глубокими бороздами. То была Раннвейг - мать херсира! В молодости она плавала на синем драккаре, стояла, бесстрашная, на носу корабля с тяжелым боевым копьем, и смерть первого врага она посвящала рыжебородому Одину - и только раз промахнулось ее копье! То было в битве с Гаутреком Волком, отцом Гудмунда-херсира... Это потом рассказал Голубе Бьерн и добавил: - А теперь подумай, какие славные воины должны были родиться от союза Волка и Валькирии? И родилось двое сыновей - Гудмунд и Вестейн. И старшему досталось звание херсира. Вестейн родился на целых двадцать лет позже брата - когда Раннвейг уже не помышляла о детях. Она, видели, смеялась тогда и всем говорила, что если родится сын, то впору ей снова брать копье и вставать на носу корабля! И встала бы, смелая, да только муж запретил. Гаутрек - он был Бьерн сказал, что братья разнятся меж собой как день и ночь. И смотря на Гудмунда-херсира Голуба сразу представляла себе второго брата. Херсир был, как и многие здесь, светловолос, а глаза были голубые, тоже очень светлые - будто выеденные соленым морским ветром... Голуба знала, что по здешним меркам херсир был настоящим красавцем. Она взглянула на руки Гудмунда Гаутрекссона - задубевшие, едва ли не черные от мозолей, хранящие память о весле драккара и оружии... Голуба почувствовала уважение к этому знатному мужу. Стояла перед ним и ждала, что будет. А Гудмунд-херсир ждал, что станет делать гардская пленница. Упадет ли на колени, запросит ли о милости, кинется ли с ножом? Бельверк рассказал, что она дважды пыталась себя убить и неизвестно, не съела бы ее изнутри тоска, если бы не Бьерн Рагнарссон... Так ничего и не решив, херсир велел накормить пленницу и уложить спать. Воины еще пировали, когда уснула Голуба в той части длинного херсирского дома, где всегда ложились спать девушки-рабыни. А утром ее разбудили и вновь отвели к херсиру. И снова Гудмунд Гаутрекссон долго смотрел на гардскую девушку. - Идем, - наконец сказал херсир, - докажешь, что ты и вправду такой мастер, каким называет тебя брат моей жены. И хотя Голуба уже могла понять, что сказал херсир, Бельверк, стоящий рядом, перевел, и подтолкнул ее вперед. А кузница находилась вдали от странного длинного дома, в который привели Голубу сначала. И там-то Голуба вздохнула почти счастливо. - Эгиль! - позвал херсир. |
|
|