"Люси Тэйлор. Жар [F]" - читать интересную книгу автора

Господи Боже мой, как мы до этого дошли?
Как мы, пылавшие, смогли так остыть?


Три раза в жизни ощущала я жар. В первый раз это был профессиональный
боксер по имени Зик, весь - жилы и сталь, обтянутые скользкой кожей цвета
дымчатого кварца. У него была жена и четверо детей в Колорадо-Спрингз, но
трахались мы с ним так, будто остались последними людьми на земле, и
завели хозяйство в квартирке, которую снял мне Зик на Зюни-стрит.
В день, когда хирург мне сказал, что нужны две пластические операции
для исправления того, что сделал Зик с моей скулой и носом, я уложила вещи
и переехала на время к Шоне.
Вторым был Пил, итальянский манекенщик, которого я ненадолго соблазнила
в гетеросексуальность, доказав, что могу трахаться так же дико и с той же
неистовой изобретательностью, что любой пропирсованный кольцами пидор.
С Нилом я рассталась, потому что он полюбил наркотики больше, чем меня,
и потому что он храпел, и потому что бросал полотенца на полу в ванной
мокрой кучей, похожей на бледно-синее дерьмо, и потому что запах его
лосьона мне не нравился, и потому что однажды вечером я пришла домой и
обнаружила у себя в постели мальчишку-подростка, голого и с такой
эрекцией, что доставала до пупка, а я могла предложить Нилу только тот
член, что уже и без того пробил мое сердце.


А третий - Колин.
Он не такой, как Зик или Нил. Он единственный, кто бросил меня раньше,
чем я от него ушла.
Нет, он все еще живет в нашей квартире на Паскаль-стрит. Он
присутствует за завтраком и всегда приходит домой, даже если напьется в
каком-нибудь заведении, где вся клиентура с литературными претензиями, но
он больше не спит со мной в одной постели. Теперь он спит в комнате,
которую называет своим кабинетом - каморка в форме гроба, которую он набил
старыми журналами, газетами и письмами. Колин вообразил, что он писатель.
Он повсюду рыщет, записывает и прячет свои записи, как бурундук орешки. У
него столько книг, газет и пачек бумаги, что еле хватает места для
раскладушки, запихнутой в угол этого разворошенного гнезда.
По ночам, в то время, которое мы раньше заполняли любовным действом, я
слышу постукивание его клавиатуры, как клевки сумасшедшей курицы. Он пишет
о любви, но не занимается ею, описывает страсть, но потерял способность ее
испытывать.
А мы с Колином были великолепными любовниками. Такими, что даже редко
отдыхали за играми, которые любил Зик и на которых настаивал Нил. Игры
втроем, охота за плотью со свежим желанием трахаться с нами обоими, а еще
игрушки - полированные кожаные кнуты, наручники, золотые цепи, прикованные
к кольцам в сосках. Почти год прошел, пока я только начала просить Колина
меня ударить, пока стала молить его наложить руки мне на горло и нажимать
в такт его введениям, но когда он это делал - это уже когда мы начали
приправлять любовь болью - это было будто кто-то плескал керосин в огонь.
И огонь испепелял нас, мы забыли друзей и работу, мы ушли из внешнего мира
и жили только в том, который создали сами.