"Э.Тайрд-Боффин. Преподаватель симметрии (в вольном переводе А.Битова)" - читать интересную книгу автора

В глазах Гумми что-то прорвалось и выскочило наружу.- Он меня спросил: "Где
в этой чашке выпитая мною вода?" Я сказал, что в нем. Тогда он меня очень
бил. Потом поставил пустую чашку передо мной и сказал: думай о том, что в
ней... И ушел, заперев дверь. Я был там три дня и думал. - Хм...- сказал
доктор Давин. Лицо Гумми прояснилось:
- Вы мне подсказали, и я вспомнил. Так и было. Я смотрел в чашку три
дня.
- Это по меньшей мере странно,- вздохнул Давин.
- Я вам сейчас попробую объяснить. Кажется, тогда мне и удалось в
первый раз... Я окоченел. Потом вдруг согрелся, и все стало цветным. Я
оказался в том же, однако, помещении. Мне стало очень любопытно, страшно и
весело. Именно весело, но я не смеялся. Озираюсь, и оцепенение во мне
греется и звенит, как цикада. Все-то и не то. Вдруг вижу: чашка в другом
углу стоит. Я даже не поверил. Наверное, не заметил, что отошел от нее в
другой угол. Вернулся к ней - нельзя было ослушаться учителя. Стал около
нее на колени. И опять чувствую, что-то не то. Единственное узенькое окошко
было прямо надо мною, в углу, где меня оставил учитель, а теперь, когда я
перешел, оно опять оказалось надо мною, точно такое же. Я оглянулся на тот
угол, из которого только что перебрался к чашке, и закричал - так мне стало
страшно: там по-прежнему, в той же позе, стоял я на коленях. Понемногу я
оправился и рискнул снова взглянуть на него. Он был в точности я, и мой
испуг удивительно быстро таял - я все больше смотрел на него во все глаза и
чувствовал, как он просыпается. Не знаю, как я понял, что он знает о моем
существовании и дает мне привыкнуть к себе. Он старательно не смотрел в мою
сторону. Я помню, что он не смотрел нарочно. Не знаю, как он дал мне это
понять. Наконец он ко мне обернулся, посмотрел на меня насмешливо и
подмигнул. И это вдруг оказался не он, а я, когда, подмигнув, поднялся с
колен и какой-то миг постоял над бывшим, опустевшим мною. Затем я как-то
длинно изогнулся вбок и оторвался от пола и так недолго парил над тем,
оставшимся в углу, собою, робко и все с меньшим, казалось, интересом
следившим за мною. Он мне стал скучен, как будто я понял, что с ним все
правильно, все в порядке. И, повисев над ним секунду, изогнувшись, я легко
взмыл к потолку, и всего меня охватила такая радость! Я знал, что мне все
распахнуто, и заточение в тяжелом и твердом мире для меня окончено. Наспех
опробовав свои возможности, покружив, переворачиваясь, по комнате и, как-то
мгновенно, поняв все приемы и обучившись им, я взмыл в окошко. Помню, оно
было пыльным.
"Типичный наркотический бред,-думал доктор.- Неужели он и впрямь был
в Азии?.."
- А дальше? - спросил Давин с детским нетерпением, уже не удивляясь
способностям Гумми к изложению.- Вы прекрасно рассказываете, понятно
очень... Дальше?..
- ...Я увидел сверху монастырь и горы, я порхал, как бессмысленная
бабочка, и вдруг обнаружил, что отлетел очень далеко, подо мной было море, и
я стал падать. В этот момент в келью ворвался учитель и с криком: "Кто тебе
это позволил? Как ты посмел!" - стал бить того, в углу, палкой по голове.
Тот не шевелился, как глиняный. А учитель все бил и бил, приговаривая: "Не
смей этого делать! Это грех! Ты будешь наказан!" Будто он не наказывал, а
всего лишь бил. Проскользнув незаметно в окошко, я встал в свой угол перед
пустой чашкой и смиренно не смотрел в их сторону. Мне, однако, показалось,