"Э.Тайрд-Боффин. Преподаватель симметрии (в вольном переводе А.Битова)" - читать интересную книгу автора

готовит приговор. Он им еще лет на сто навяжет, кто они такие как бы на
самом деле. Опять же - шшш1 - пока что об этом никто не знает, ни даже он.
Он смотрит в упор на Гумми. Может быть, это был первый человек в Таунусе, не
захихикавший, глядя на Гумми. Он не нашел ничего смешного в его внешности, а
так стоял, пока одна мысль нагоняла другую, вытесняя первую. Что-то
остановило внимание доктора во внешности Гумми: доктору не удавалось
заковать его облик своею проницательностью, и смеху подобно, что ординарный
вид этого идиота как раз и не умещался в заготовленную рамку взгляда нашего
гения. Прежде сознания в докторе сработал профессионал, но, перебрав
механически всю свою обширную мозговую картотеку, он не мог извлечь
соответствующую карточку. Определенные конституционные изменения у Гумми
(доктор, впрочем, еще не знал, что это именно Гумми) не вполне совпадали с
классической интерпретацией именно этого вида недоразвития. Получалось, что
если он и идиот, то как бы не врожденный, а переродившийся, что конституция
идиота им благоприобретена. Но в таком случае перерождение было слишком
сильным, невозможным, не встречавшимся в практике...
Гумми, прислушавшись к чему-то однозначному в себе и удивившись, поднял
на доктора Давина (хотя он еще не знал, что это именно доктор) свой голубой
от простодушия взор.
Теперь два слова о Гумми, которого мы забыли в участке...
Время, о котором мы рассказываем, было еще простое время. Хотя,
конечно, те, кто для себя жили в нем, считали его уже новым, ни в какое
сравнение не идущим, употребляли уже слово "прогресс" и были поражены
темпами своего века, из века пара на глазах перерождавшегося в век
электричества. Но хотя они так про себя считали, мы-то знаем, что они жили
еще в старое доброе время, к которому уже нету возврата. Мы считаем, что им
еще дано было прожить свою жизнь без осложнений, в одном и общем значении,
не разошедшемся еще с намерениями природы насчет человека. Жизнь еще вполне
укладывалась в отведенное ей время, то есть время все еще успевало поспевать
за жизнью.
Как мы уже сказали, румянец еще не сошел с ланит века. В жизнь еще
умещались дети, свадьбы, смерти, гости, крошечная тюрьма с понятными
преступлениями, церковь и городское кладбище. На главную улицу еще вполне
могла забрести корова или овца, и люди знали, чья это овца или корова. В
этой жизни было еще место и городскому дурачку, вакансия которого не была
использована к тому моменту, как в город "упал" Гумми.
Он сумел удивить город лишь один раз, когда на вопрос, откуда же он
все-таки свалился, наконец сознался и сказал, что с Луны. Это рассмешило,
это и примирило. Убедившись, что Гумми (предположительно Тони Бадивера)
никто не ищет, полиция решила, что, значит, он ниоткуда и не сбежал, а
никакой иной тайны за ним не могла заподозрить и перестала допытываться.
Люди-спросили, получили ответ и тоже вполне остались им удовлетворены. Так
Гумми с Луны оказался идентифицированным с Гумми из Таунуса и занял в
городке свое место, которое без него теперь бы уже пустовало.
Его приютила старуха Кармен, толстая усатая испанка, что было
воспринято тоже как нечто очень естественное. Кармен жила на отшибе и
собирала травы, вид имела грозный и необщительный, и сколь ни трудно было бы
в таком маленьком городке, как Таунус, каждому подобрать родственную судьбу,
концы еще сходились с концами в то время... И хотя Кармен не относилась к
Гумми как к человеку, но все же - вполне по-человечески. Был он обстиран и