"Э.Тайрд-Боффин. Преподаватель симметрии (в вольном переводе А.Битова)" - читать интересную книгу автора

симпатичную живую мордочку, которая нравилась кому угодно, кроме меня.
Особенно импонировала мне благоприобретенная к тому времени впалость щек и
чуть намеченная проседь. Это не новость, но это факт: к своему концу мы
стремительнее всего рвемся в юности, тогда и пробегаем за кратчайшее время
основную часть дистанции до смерти, а потом, как раз перед смертью, медлим
всеми нашими немощами - но что наши старческие тормоза перед однажды
избранной инерцией юности! Итак, на фотографии был бесспорно я, и мое
будущее лицо мне нравилось и подходило, но чем же оно тогда было так
искажено? Чем мог быть я настолько потрясен, ибо в имевшемся уже опыте и в
том, который я был способен себе вообразить как будущий, не было и не могло
быть у меня такого выражения лица? Да и на других лицах не подмечал я ничего
подобного ни разу - только в литературе, в детском каком-нибудь чтении:
"Лицо его исказили неописуемые боль и страдание, отчаяние и ужас". Но я
разглядывал и разглядывал про себя эту фотографию и убеждался, что эти
провинциальные подмостки, мимические задворки на сей раз были ни в чем не
поддельными, настоящими. И если такое могло быть в жизни, причем к тому же
не о кем-нибудь, а именно со мною, то что же это было? И тут сомнения не
оставалось - выбора на было: это была Она. Как хотите назовите: женщина
всей жизни или сама судьба. Она мне не нравилась, она была не в моем вкусе
- я не мог отвести взор. Я никогда не задумывался, насколько хороша "моя"
Дика,- мне не надо было объясняться с собою по этому поводу: не знал я,
насколько она хороша,- настолько все в ней было хорошо. Мне неважно было,
как она выглядела - выглядеть можно лишь для других, и я не сравнивал,
поскольку она была - для меня. Необсуждаемость есть благословение любовью.
Мне было все равно, какая она. Но как же мне стало тут же не все равно,
какая эта "не моя" Елена! А если Елена не мне, то кому? Ведь она уже есть
сейчас, пока мы не встретились еще?.. Ревность, со всею ее внезапностью,
пронзила меня навылет. Я ее не знал, она мне не нравилась, я ее не любил, но
я уже ревновал. Я был уверен, что встречу ее на днях. Ибо что же надо
пережить друг с другом, чтобы и через несколько лет случайная встреча у
магазина так поразила меня? Что же в ней могло быть такого непредставимого,
без чего потом и жизни не станет?..
- Вы принесли ее... мне? - спросила Дика, обреченно разглядывая
"облака".
И глядя на нее сквозь белесо-прозрачную Елену, я вдруг увидел перед
собой чужую девушку, совсем не ту, к которой пришел. До этого я всегда
приходил именно к ней, и радость состояла в том, что каждый раз это
оказывалась именно она. А сейчас я вглядывался в ее. ставшее незнакомым
лицо, впервые сравнивая... Сравнение ей бесспорно было в пользу! Она выгодно
отличалась. В ней все было окрашено в отличие от этой фототеня: свет
остановленный - и свет льющийся... Юное лето, младенческая листва, ясный
ветер, тень облака несется по цыплячьей траве, небо плещется в листве -
такое лицо. Я впервые любовался им - оно было уже не мое. Ничье, как и та
погода, которую напоминало: покинутый Рай. Дьявол! какое непохожее яблоко ты
мне подсунул...
Я его сгрыз и не заметил. Дику я мог обнять, поцеловать - вот она -
она ждала этого. Она хотела стать моей. А моя была уже эта бумажная Елена,
которой не было. "Сумасшедший! идиот!" - проклинал я незнакомца, и тут же
понимал, что проклятья эти точнее всего относятся ко мне самому. Как я
мечтал встретить его снова, вытрясти из него имя и адрес, или признание в