"Евгений Сыч. Еще раз (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

направить шаги. И тут под мостом, на горизонте, возник веселый трамвай с
большой пятеркой на лбу, так что издалека было приметно. Марьюшка
вспомнила: "Отсюда - пятым трамваем лучше добираться, микрорайон
Студенческий", - пожала плечами и села в подкативший транспорт. Он
оказался очень дружелюбным: потом, ежедневно торопясь на встречу "со
своими девочками", Марьюшка испытывала, казалось, особое расположение со
стороны трамвая. И вообще - ей вдруг стало везти. Не покрупному, когда
страшно становится от самого везения, потому что заранее боишься
следующей, черной полосы, а в мелочах, на житейских перекрестках. Особенно
- по пути в клуб. Прохожие уступали ей дорогу. Троллейбус на углу обходил
ее и даже вроде бы заслонял от других машин широким своим боком, как
добрый кит. К остановке немедленно подкатывал, дрожа и позвякивая от
готовности, пятый трамвай. Она входила, трамвай принимал ее, и тут же
кто-нибудь из пассажиров вставал, чтобы выйти на следующей остановке,
освобождая теплое сиденье. А мимо окон светились нежными стволами березы.
Микрорайон Студенческий был построен недавно, в березовой роще, от которой
и щепок не осталось бы, начнись строительство два десятилетия назад. Но
теперь березам была дарована жизнь по соседству с молодежными общежитиями,
и они умудрялись как-то выживать.
Выходила Марьюшка всегда на кольце. Еще надо было пройти между домами
по дорожке наискосок, недалеко, метров двести, и вот уже дверь с большой,
но неприметной вывеской, на которой тускло и неряшливо было обозначено:
"Подростковый клуб "Радуга". На редкость не соответствовала вывеска
содержанию, и вообще снаружи вид у помещения был явно заброшенный,
нежилой. А внутри - внутри все оказалось иначе: зал небольшой, но
исключительно гармоничный своими пропорциями, аппаратура почти немыслимая,
замечательная фонотека, слайды, видео, словом, все, чего хотелось бы, так
что восхищенная Марьюшка предложила было Асе Модестовне пригласить
художника для внешнего оформления. Но Ася Модестовна почему-то Марьюшкино
предложение всерьез не приняла, хотя той и вправду не составило бы труда
призвать на помощь кого-нибудь из молодых оформителей, а то и
монументалистов. Впрочем, вскоре неухоженная вывеска примелькалась и
перестала резать глаза. Тут хватало других впечатлений.
Детей Марья Дмитриевна несколько побаивалась, своих не было. С кем
угодно предпочитала работать, но не с детьми. Лучше уж с ветеранами,
которым нужно просто объяснить с искусствоведческих позиций, сколько будет
дважды два в соответствии с последними постановлениями. А в клубе у нее
оказались девочки, не очень современные какие-то, девочки-подростки лет по
четырнадцать - самого опасного и лживого возраста. Раньше Марьюшке никогда
не приходилось бывать в подобного рода клубах, но она считала, что
существуют они для подростков с репутацией "трудных". Однако "ее девочки"
не были ни лживыми, ни трудными. Они молча смотрели ей в рот и слушали
внимательно-внимательно. Они появлялись и уходили почти беззвучно, в
гимнастических трико и легких юбочках - после лекций у Марьюшки им
предстояли еще занятия ритмикой. Марьюшка сама, сначала редко, а потом все
чаще, начала оставаться с ними на ритмику, где белокурая худая валькирия
Ольга Яновна, Марьюшкина ровесница, лающе, отрывисто подавала команды,
музыка взрывалась звуками и цветом, и происходил, пожалуй, шабаш, потому
что слово "ритмика" было для этих занятий слишком холодным и академичным.
Да и Марьюшкины лекции называть лекциями ни у кого бы язык не