"Евгений Сыч. Еще раз (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

форме, не по инструкции, а - осторожненько, как бы придуриваясь, следуя
традициям и суевериям персонала. Потому что формально программа
создавалась для идеальной АС с высококвалифицированными
эксплуатационниками, тогда как на деле имелся в наличии реактор, сданный к
празднику с недоделками, с непросвеченными швами трубопроводов и стенками
из металла - какой завезли и из бетона - какой был. Об уровне подготовки
работающего персонала хотелось говорить гекзаметром. Но, дорвавшись до
работающей техники, Мисюра сделал вид, что верит в ее надежность. И
прокрутил полную программу испытаний, хотя отродясь эта программа лишь
записывалась в вахтенный журнал. Иначе говоря, Леонид Григорьевич в
порядке эксперимента провел испытания так, как положено, а вот этого-то
как раз и нельзя было делать.

Бедный малый в больничном бараке
Отдал душу смиренную богу.
Он смотрел на дорожные знаки
И совсем не смотрел на дорогу.

Увы, души богу отдали другие.
Теперь он тщательно и целеустремленно готовился к той жизни, что
должна была встретить его двадцать лет назад. Кое-что даже выписывал - не
для того чтобы с собой забрать, а чтоб лучше запомнить. Просто ему всегда
легче запоминалось записанное собственной рукой.
Назвавшись груздем, полезать в кузов дело нехитрое. Где и быть-то
груздю? Когда-то Мисюра родился с углами - рождаемся все одинаковые. Но
жизнь, конечно, углы поотшибала, постарел он на своей престижной работе
стремительно. Внутренне, душевно постарел, до последнего времени, до самой
аварии внешне оставаясь гладким и как бы почти молодым. Но в памяти
хранились не только знания, с ними соседствовали все совершенные ошибки,
не в чистом виде, конечно, но заботливо укутанные в мягкое. Мысль терялась
каждый раз, когда нужно было принимать очередное решение, среди пыльных,
мягких, полосатых тюков, брезгливо обходя и устремляясь дальше. В памяти
Марьюшка стояла где-то там, где левый глаз, сбоку, внутри головы, и в
самые неожиданные моменты белый силуэт вспыхивал светом и начинал
поворачиваться из профиля в фас.
Сейчас, в порядке бреда, Мисюре даже примечталась возможность сменить
все: вуз, профессию, жизнь как таковую. Но это была слабость - чувство
преступное.
Иногда не выдерживали нервы, хотелось сбежать. Ведь он все-таки был
заключенным: за ключом, за дверью, отделяющей его от внешнего мира.
Начитавшись до боли в глазах старых газет и журналов, ощущая себя
одновременно древним как грех и чуть ли не двадцатилетним от неутоленного
юношеского максимализма, Мисюра лежал на диване, закрыв лицо локтем и
споря с газетной информацией. "Мне дела нет до алжирцев, которых обижают
французы, до китайцев с их серьезными предупреждениями, до американцев,
одуряющихся наркотиками. Я не желаю знать про Кампучию, которая будет, и
про Израиль, захватывающий арабскую территорию. Нет на мне за это
ответственности! А разве своим я смогу объяснить что-то про кукурузу и
совнархозы, про Афганистан и плотину на Енисее? Сами должны дойти, своим
умом, собственной мордой о каждую стенку. Кто меня слушать станет? Минули