"Евгений Сыч. Еще раз (Фантастическая повесть)" - читать интересную книгу автора

почувствовала, что знаний мне не хватает. Искать стала информацию,
поднимать старые конспекты, думать, наконец. Ожила. Человеком себя
почувствовала. Ты смеешься?
- Нет, - Мисюра напряженно, как компьютер, просчитывал в уме
ситуацию, и мозг его, работающий на уровне хорошо отлаженного механизма,
выдавал нечто такое, о чем он не решался дать понять Марье. Как не решался
рассказать ей о томящейся в его голове птице, которая опять забилась
неистово. - Ладно, пойду я, Марья, - сказал он, не делая никаких попыток
встать.
- Тебе плохо? - засуетилась Марьюшка, возвращаясь из пространства
своей музыки в комнату к Лехе. К умирающему Лехе - теперь она отчетливо
понимала это. - Может, "неотложку" вызвать?
- Не надо никого, - опустил Мисюра мокрое серое лицо на рукав. Поднял
с трудом, с трудом улыбнулся: - А знаешь, я бы с твоей клубной дамой не
прочь познакомиться. Может быть, это то, что мне сейчас нужно.
- Да! - обрадовалась словам его Марьюшка, хоть уже понимала, что от
недуга Лехиного нет исцеления. - Ася Модестовна - она поможет. У меня
простуда была жутчайшая, она травничком угостила - и как рукой... Подожди,
- метнулась в прихожую, к холодильнику. - Оставалось еще. Есть! Как ты
думаешь, можно тебе?
- Травничек, говоришь? - пробился сквозь боль к Марьюшке Леха. - А
серой не попахивает? Не чувствуешь?
- Да что ты, Леха, малиной пахнет лесной, лимонником. Можно тебе?
- Мне уже, похоже, все можно. Хоть яду.
Где-то на узкой небесной дорожке, далеко и высоко, встретились двое,
черный и белый. Хотя черный и не совсем черный, скорее, серый, да и белый
не вовсе белый, всеми цветами радуги отливающий, вроде как перламутровая
ракушка. Но схватил черный белого за грудь, почти белую, тряхнул - и
выпало перо из многоцветного крыла и, набирая скорость, кануло в
безвоздушье. В пустоте - что перо, что гайка стальная, что пуля свинцовая.
Потом заскользило перо по воздушным потокам, как ртуть по дельфиньему
гладкому боку. Белое перо. Почти совсем белое. Как снег. И внимательно
следил за ним черный, подталкивая черным взглядом тяжелых глаз.
Когда человек в беде, спасать его надо.
Но можно ли спасти - мертвого?


VII

И все-таки надо спасать. Иначе слишком несправедлив будет наш мир
перед лицом высшего. Иначе утрачивается смысл самого понятия
справедливости. Иначе - для чего все? Для чего потели сталевары в
войлочном своем, в пламя смотрели, закрываясь рукавицей? Молоты ковали,
станки строгали, шарошки крутились-вращались, вгрызаясь в землю, которая,
в свою очередь, тоже крутилась-вращалась? Города строили, инфаркты
зарабатывая, и города расползались, как колонии плесени на питательном
бульоне, и болела земля городами - для чего? Неужели для того только,
чтобы человек, отравленной стрелой не раненный, кинжалом не порезанный,
автомобилем не задавленный, с руками, ногами, при голове, человек мыслящий
и судьбу свою понимающий, умирал медленно и мучительно, не зная пути к