"Грэм Свифт. Антилопа Хоффмейера" - читать интересную книгу автора

Он называл городских проектировщиков "засранцами". Это удивляло меня. Мне
всегда казалось, что он живет в каком-то особом, старозаветном мире, где
царит непререкаемый авторитет Зоологического общества, являющегося
единственной святыней и единственным судией. Я считал, что, покуда его
периодически окутывают теплые ароматы меха и навоза, он не способен замечать
грохот движения на Северной кольцевой, визг реактивных самолетов над Хитроу,
высотки и эстакады - или обращать внимание на то, что творится около его
дома. Но в одно субботнее утро, когда мы (редкий случай) завтракали вместе
под рев экскаваторов за кухонным окном, я осознал свою неправоту. В тот раз
дядя поднял глаза от своей овсянки с отрубями и пристально посмотрел на
меня.
- Не нравится здесь, а? Хочешь небось обратно в Норфолк? - сказал он.
Его взгляд был пронизывающим. Возможно, на моем лице отражалось
разочарование Лондоном - или напряжение, которое было вызвано необходимостью
делить с ним крышу. Я что-то уклончиво пробормотал в ответ. Снаружи включили
какую-то мощную тарахтелку, и чашки на столе задрожали. Дядя повернулся к
окну.
- Подонки, - сказал он. - Знаешь, сколько я здесь живу? Сорок лет.
Вырос здесь. Твоя тетя и я... А теперь они хотят...
Его голос поднялся, в нем зазвенел пафос. И я увидел в этом человеке,
которого уже начал считать почти свихнувшимся, нелепой жертвой его
собственных причуд, проблеск истинной жизни, безвозвратно утерянной, словно
на миг приоткрылась дверь в камеру.
Я стал гадать, каков же мой настоящий дядя. В этом доме обитал некто,
но этот некто не был моим дядей. Приходя из зоопарка, он все более неслышно
пробирался в свою комнату. Он начал уносить к себе в спальню отдельные книги
по зоологии из своей "библиотеки" в углу гостиной. Еще он забрал снимки
жены, стоявшие в рамочках на книжной полке. В три-четые часа утра я слышал,
как он читает нараспев, точно Псалтирь или поэмы Мильтона, пассажи из
"Редких видов" Лейна, "Африканских копытных" Эриксдорфа и из труда, на
который я уже давно привык смотреть как на дядину библию, - "Карликовых и
лесных антилоп" Эрнста Хоффмейера. В промежутках раздавались тирады,
направленные против каких-то воображаемых оппонентов, среди которых были
члены комитета по градостроительству и "этот дерьмоед" Хеншо.
Им явно овладела параноидальная вера в то, что весь мир настроен
враждебно по отношению к антилопе Хоффмейера и стремится ее уничтожить. У
него возникла иллюзия - так позже объяснил мне Хеншо, - что, подобно детям,
считающим, будто младенцы рождаются лишь благодаря "крепкой любви", он может
только силой своей нежной привязанности к самке антилопы продлить
существование ее рода. Он стал избегать меня, словно я тоже участвовал во
вселенском заговоре. Мы сторонились друг дру-


Рассказы

га на лестнице, как чужие. Наверное, я должен был бороться против его
мании, но что-то говорило мне, что я вовсе не враг ему, а напротив - его
последний истинный защитник. Я помнил его слова "скорость гепарда, сила
медведя..." Позвонил Хеншо и осторожно намекнул, что дяде следовало бы
показаться врачу. Я спросил у Хеншо, вправду ли он любит животных.