"Грэм Свифт. Антилопа Хоффмейера" - читать интересную книгу авторак нему и получает антилоп в качестве атрибута для исполнения некоего
уникального эстрадного номера. Я спросил себя: да существовал ли Хоффмейер вообще? Дядя, странно набычив голову - одна из тех поз, которые заставляли меня думать, что он может видеть мои мысли, - сказал: - Он ведь и сюда приезжал, гостил у меня. Много раз. Сидел в кресле, где ты сейчас сидишь, ел за этим столом, спал... Но тут он внезапно оборвал себя и принялся свирепо сосать трубку. Мои попытки найти подходящую квартиру не имели успеха. По мере моего привыкания к Лондону он становился еще более безликим, более неумолимым. Видимо, этот город не был создан для того, чтобы в нем преподавали математику. Мои уроки философии приобрели более эзотерическую окраску. Особенно мне удавались лекции о Пифагоре, который не только был математиком, но и верил, что следует воздерживаться от мяса и что души людей могут переселяться в животных. Через месяц после нашей беседы о Хоффмейере дела неожиданно приняли дурной оборот. Самец антилопы заболел чем-то вроде пневмонии, и судьба пары, а также - насколько нам было известно - всего вида казалась решенной. Дядя возвращался из зоопарка поздно, молчаливый, с вытянутым лицом. Спустя две недели больное животное умерло. Уцелевшая самочка, которую я после этого видел, наверное, раза три, робко, тревожно глядела из своего одинокого загончика, точно сознавала собственную уникальность. Дядя Уолтер привязался к этой последней антилопе со всем пылом овдовевшей матери, изливающей свою любовь на единственное чадо. Его взгляд стал отсутствующим взглядом мученика. Однажды, во время моего воскресного дядей Уолтером), старший смотритель из его секции, грузный, добродушный человек по фамилии Хеншо, отвел меня в сторонку и заметил, что дяде хорошо бы взять отпуск. Похоже, дядя просил разрешения устроить в клетке антилопы постель, чтобы можно было никуда не отлучаться. Ему довольно простого соломенного тюфяка, сказал он. Хеншо выглядел обеспокоенным. Я обещал как-нибудь повлиять на дядю. Но, насколько я мог судить, у меня было мало шансов сдержать свое обещание. Дядя являлся домой за полночь и, наполнив прихожую тяжелым портерным духом, сразу прокрадывался наверх. Я чувствовал, что он меня избегает. Даже в свои выходные он отсиживался у себя в комнате. Иногда я слышал его бормотание и шаги; в другие часы там царила тишина, как в тюремной одиночке, так что я начинал подумывать, не пора ли мне, ради него самого, заглянуть в замочную скважину или оставить у двери поднос с его любимой клетчаткой. Временами мы все же сталкивались, как бы случайно, на кухне или в гостиной среди его книг. Я спросил у него (поскольку считал, что сквозь его защитную оболочку может проникнуть лишь агрессивный юмор), не думает ли он, что его роман с самкой антилопы зашел чересчур далеко. Он обратил на меня глубоко уязвленный, страдальческий взгляд, его мокрые от слюны губы подрагивали; затем сказал горько, но вызывающе: "Ты говорил с Хеншо?" Все вокруг словно объединились против него. В те дни он был удручен еще одним обстоятельством: городские власти собирались проложить новую дорогу между двумя магистралями, которая должна была преобразить микрорайон, пройдя по соседству с дядиным домом. Дядя Уолтер получил предупреждение от властей и вступил в группу местных активистов, борющихся против этого строительства. |
|
|