"Грэм Свифт. Последние распоряжения" - читать интересную книгу автора

в ту пору, когда он еще в учениках ходил. Когда еще не записался в армию.
Они говорили: чего тебе надо, Рэйси, так это подкормиться. А то ты
совсем отощал. Надо бы тебе мясца на костях нарастить. А я отвечал: такая уж
у меня конституция. Наилегчайший вес. Хоть лопатой загружай, толку чуть.
Удивительное дело, но среди мясников тощего не найдешь.
И еще, он вечно пересказывал мне ихние смитфилдовские байки, вешал на
уши ихнюю смитфилдовскую лапшу. Что Смитфилд - это-де настоящий центр,
истинное сердце Лондона. Окровавленное, понятно, - такой уж товар. Что
Смитфилд - это не просто Смитфилд, а Жизнь и Смерть. Вот что он такое -
Жизнь и Смерть. Потому что как раз напротив мясных рядов стоит больница
Святого Варфоломея, а от нее рукой подать до Центрального уголовно-то суда
Олд-Бейли, выстроенного на месте старой Ньюгейтской тюрьмы, где раньше что
ни день кого-нибудь вздергивали. Так что тут тебе все три М - Мясо, Медицина
и Мокрые дела.
Но Джимми Фелпс как-то объяснил мне, что Джек просто повторяет то, что
рассказывал ему его отец Ронни Доддс, слово в слово. И от того же Джимми
Фелпса я узнал - когда Джека поблизости не было, когда они с Винсом уже
погрузились и уехали в Бермондси, - что Джек вовсе и не хотел становиться
мясником, коли уж на то пошло. Это отец у него уперся. "Доддс и сын",
потомственные мясники с 1903 года, и хоть ты тресни.
Джимми сказал мне: "Знаешь, кем Джек хотел стать? Только ему не говори,
ладно? - и улыбается этак опасливо, точно Джек еще здесь и может вдруг
подкрасться к нему сзади. - Когда Джек был вроде Винса, учеником, как и я,
он все свободное время глазел на сестричек, которые выходят из больницы. Я
думаю, это они виноваты - он, понимаешь, решил, что у каждого доктора всегда
под рукой парочка медсестер, только свистни, - но он как-то сказал мне,
причем не шутя, что бросит все - пусть, мол, его старик сам жрет свое
вонючее мясо, потому что он хочет заделаться доктором".
Джимми сникает. Он сидит напротив меня в своем заляпанном комбинезоне,
обхватив ладонями кружку с чаем, весь какой-то поникший. Потом говорит: "И
он ведь серьезно. Чего, мол, там сложного - надел белый халат и вперед.
Можешь себе представить? Доктор Доддс".
Но он видит, что мне не смешно, и меняет тон. "Ты только Джеку не
говори", - просит он.
"Не буду", - отвечаю я вроде как с сомнением, точно мог бы и сказать.
А про себя думаю: ну а он-то, Джимми Фелпс, - хотел ли он сам стать
мясником? Вспоминаю, что Джек как-то сказал в пустыне: под одежкой мы все
одинаковы, будь ты хоть офицер, хоть рядовой, все из одного теста. Звездочки
на погонах - они гроша ломаного не стоят.
Можно подумать, я сильно хотел работать в страховой конторе.
Но я никогда ничего не говорил Джеку, как и он мне. Хотя, когда он
лежал в больнице, со всеми этими докторами и сиделками вокруг, - тут ему,
казалось бы, самое время проговориться. Но он сказал только: "Мне бы попасть
в Варфоломея, а я угодил в Фому. Несправедливо, а, Рэйси?"
Но я считаю, что как бы там ни было, хотел он стать доктором или не
хотел, а благодаря всем этим годам за мясным прилавком, всем этим ежедневным
поездкам на Смитфилд он таки заработал право посмеяться над врачами
последним. Потому что он рассказал мне, что, когда хирург пришел к нему
потолковать по душам, пошептать на ушко, как у них принято, он велел ему
выкладывать все без обиняков. Без туману.