"Григорий Свирский. Штрафники " - читать интересную книгу автора

Скнарев, совершила то-то и то-то... Главное, появилась фамилия! Оттиснутая
настоящими типографскими знаками. Законно. А. Скнарев!..
Вскоре на аэродром прикатили морские офицеры, о которых мне сказали
испуганным шепотом: "Зачем-то трибунал явился..."
В штабной землянке на выездном заседании трибунала Северного флота со
Скнарева была снята судимость. Он вышел из землянки, застенчиво улыбаясь, в
своих голубых солдатских погонах. "Погоны чисты, как совесть", - невесело
шутили летчики. Они обняли его, потискали. Я протянул ему букетик иван-чая,
который собрал в овраге и на всякий случай держал за спиной.
Судимость со Скнарева сняли, но недаром ведь говорится: дурная слава
бежит, добрая лежит... Правда, он уже не значился в штрафниках, в
отверженных... Однако Скнарев был, как непременно кто-либо добавлял, "из
штрафников" или, того пуще, - "из этих"...
Он заслуживал,, наверное, трех орденов, когда ему вручили первый.
Я писал о Скнареве после каждой победы. Радовался каждой звездочке на
его погонах. Вот он уже лейтенант, через месяц - старший лейтенант.
В нижней Ваенге, в порту, был ларек Военторга, я сбегал туда за
звездочками для скнаревских погон. У меня теперь был запас. И капитанских
звезд, и покрупнее - майорских. Купил бы, наверное, ему и маршальские, да
не продавались в Ваенге. Не было спроса.
Когда Скнарев стал капитаном, я, дождавшись его у землянки (теперь он
жил отдельно, с командованием полка), поздравил его. Был он, сказал,
когда-то майором, и майорская звезда снова не за горами. Все возвращается на
круги своя. Боевых орденов у него уже - шутка сказать! - два.
У Скнарева как-то опустились руки, державшие потертый планшет из кирзы.
- Что ты, Гриша,- устало сказал он.- Вернусь я домой. Думаешь,
что-нибудь изменят мои майорские звезды? Спросят, какой это Скнарев? "Да
тот, которого трибунал... к расстрелу... Помните?" На весь флот опозорили...
От этого не уйти мне. За всю жизнь не уйти. Боюсь, и детям моим... - И
вдруг произнес с какой-то сокровенной тоской: - Вот если бы Героя
заработать! .. Так говорил мне старик крестьянин после войны: - Хватило б
хлеба до весны... Я был по уши наполнен скнаревской тайной. Подобно
воздушным стрелкам, надевавшим перед трудным боем броневые нагрудники,
Скнарев мечтал, и я, мальчишка, "моторяга",знал об этом, надеть нагрудник
потолще. Чтоб ни одна пуля не взяла. Не то что плевок. Ведь если в этом
случае спросят: "Какой Скнарев?" - ответ будет: "Герой Советского Союза.
Наш земляк..."
Теперь я писал о Скнареве остервенело. Доставал у разведчиков
фотографии транспортов, взорванных им. "Сухопутный" редактор газеты, верстая
номер, говорил: "Сейчас прибежит этот сумасшедший Гришуха. Оставим для него
"петушок"? Строк двадцать".
Скнареву вручили еще один орден. Повысили в майоры. Перевели в соседний
полк, на другой край аэродрома, с повышением. А Героя - не давали...
Когда установилась нелетная погода и о Скнареве ничего не печатали, я
ходил злой от такого непорядка; наконец меня снова осенило. После отбоя мы
садились со Скнаревым рядышком, и он рассказывал мне (писать он не любил)
свои большие, на целые полосы, теоретические статьи, к которым я чертил
схемы и давал неудобопроизносимые, но зато нестерпимо научные названия
вроде: "Торпедометание по одиночному транспорту на траверзе мыса Кибергнес".
Я также очень любил заголовки, где были слова: "...в узком гирле фиорда..."