"Григорий Свирский. Штрафники " - читать интересную книгу автора

Только глаза какие-то... неподвижные, извиняющиеся; затравленные, что
ли? Глаза человека, который ждет удара.
Но произнес он со спокойным достоинством: - Я прислан штурманом!
Меня аж жаром обдало. Я встал по стойке "смирно". Понял, с кем имею
дело. У нас уже бывали штрафники. И потом... да это тот, кто меня спас?!
- Скнарев, Александр Ильич,-- представился он.- Рядовой.
Он стал штурманом нашего экипажа, Александр Ильич. А через неделю --
флаг-штурманом полка. Еще бы! Он был у нас единственным настоящим морским
волком. Остальные только клеш носили. А над морем ориентиров нет.
"Привязаться", как привыкли) к железной дороге или к речке нельзя.
Только вчера у одного "клешника", девятнадцати лет от роду, забарахлил
над морем компас; паренек вывел самолет вместо цели - на свой собственный
аэродром и --отбомбился... Счастье, что не попал в нас и что командир нашей
авиагруппы генерал Кидалинский был отходчив. Как что - кричал: "Застрелю!"
-- да так за все годы никого не застрелил. Хороший человек!
Скнарев с кем только не летал. Никому не отказывал. Ни одному ведущему
группы. Он выматывался так, что у него порой не было сил дойти до землянки,
засыпал тут же, у самолета, на ватных чехлах.
Над головой не прекращалась "собачья свалка" истребителей. Из-за залива
пикировали, оставляя белые следы инверсии, "мессершмитты". Ваенга
вышвыривала, как катапульта, навстречу им "миги", английские "харрикейны" и
"киттихауки" с крокодильими зубами, нарисованными на отвислых радиаторах.
Они возвращались на последней капле горючего, другие сменяли их.
Жиденько захлопали зенитки. "Юнкерсы" прорвались? Я смотрел на небо с
белесыми, вытягивавшимися на ветру дымками разрывов и думал: "Будить
Александра Ильича?" Решил, по обыкновению, не будить. "Пусть..."
После встречи на сопке с инженером, который угостил меня на прощание
голубикой, я стал фаталистом. От своей бомбы не уйдешь, чужая не заденет.
Как-то здорово меня встряхнула та бомбочка. И, как это ни странно,
успокоила.
Впрочем, так или иначе, но в Ваенге "успокаивались" почти все, кому не
хотелось в сумасшедший дом. Психологический барьер между бытием и в
перспективе - небытием брали, как позднее звуковой, на большой скорости.
И немудрено. Аэродром бомбили по шесть-семь раз в сутки. Часто
полутонными бомбами; а как-то даже и четырехтонными, предназначенными для
английского линкора "Георг V", который, видно, не нашли.
Вот когда я вспомнил Библию: "И земля разверзнется... "С этого
начинался день. Сорок - шестьдесят "юнкерсов" прорывались к Ваенге,
стремясь хотя бы расковырять позловреднее взлетную полосу, чтобы истребители
не могли подняться.
Когда это удавалось, вторая волна "юнкерсов" шла мимо нас на Мурманский
порт и на транспорты союзников, которые ждали разгрузки, густо дымя в
Кольском заливе.
Ягель на сопках горел все лето. Торфяники курились; казалось,
воспламенились и земля, и залив. Не потушить. К аэродрому тянулись дымки,
запахи гари.
- Что там? - сонно спрашивал Скнарев, когда зенитки начинали
захлебываться, и поворачивался на другой бок.
Определив по крепчавшему свисту немецких пикировщиков - пора, я
расталкивал штурмана, и мы сваливались в щель, которую выдолбили в каменном