"К.А.Свасьян. Философии символических форм Э.Кассирера" - читать интересную книгу автора

бергсонианец", как он сам назвал себя однажды, проявил предусмотрительность;
интуиция носит у него не иллегитимный характер поэтического самозванца, как
у Шеллинга, вызвавшего насмешки Гегеля, или как у Бергсона, - она, к
смятению всего факультета, оказывается у него имманентной философии, вплоть
до того, что ей можно обучать студентов, посещающих семинарий, вопреки
Шеллингу, провозгласившему бесплодность всех попыток такого рода),[22] ибо
философу надлежит в равной степени владеть не только логикой, но и
эйдетикой, не только правилами мышления, но и правилами умного видения.
Результат оказался поучительно-странным; рикошет пришелся по самому
Кассиреру, и теперь "кантианцу" довелось не раз демонстрировать практическое
применение этой эйдетики. Прямая признательность Гуссерлю
засвидетельствована во введении ко 2-му тому "Философии символических форм".
"К основополагающим заслугам гуссерлевской феноменологии, - говорит
Кассирер, - принадлежит то, что она заново обострила взгляд на различие
духовных "структурных форм" и указала для их рассмотрения новый,
отклоняющийся от психологической постановки вопросов и методики путь. В
особенности острое разъятие психических "актов" и интендируемых в них
"предметов" играет здесь решающую роль. На пути, пройденном самим Гуссерлем
от "Логических исследований" до "Идей чистой феноменологии", все яснее
прорисовывается, что задача феноменологии, как он понимает ее, не
исчерпывается анализом познания, но нацелена на исследование структур
совершенно различных предметных сфер исключительно в смысле того, что они
"означают" и без обращения внимания на "действительность" их предметов.
Подобное исследование должно было бы втянуть в свой круг и мифический "мир",
дабы не производить его своеобразное "наличие" через индукцию из
многоразличия этнологического и этнопсихологического опыта, но постичь его в
чисто "идеирующем" анализе" (2.16-17). Таким образом, если гегелевская
феноменология научила Кассирера динамическому анализу форм в моменте их
перехода друг в друга, то феноменология Гуссерля выработала в нем навык
структурно-устойчивого исследования тех же форм в плане их автономной
значимости и самодостаточности. Собственно, оба указанных принципа и
составляют основу всей "Философии символических форм". Резкое расхождение
как с Гегелем, так и с Гуссерлем, в остальном нисколько не изменяет
положения. Больше того, соприкосновение с идеями Гуссерля обратило Кассирера
к беспокойному мировоззрению самого радикального и независимого
феноменолога, какого только знало гуссерлевское движение. Речь идет о Максе
Шелере.

ШЕЛЕР

Влияние Шелера на "Философию символических форм" одновременно и спорно,
и несомненно. Если Гуссерль в самих истоках своих философских устремлений
может быть назван антиподом Кассирера, то Шелера сам Гуссерль называл своим
"антиподом", и, стало быть, для Кассирера здесь дело шло о двойном антиподе,
ибо шелеровский радикализм моментами настолько же отдален от правоверного
гуссерлианства, насколько это последнее отдалено от "логического идеализма"
Кассирера. И хотя Кассирер прямо опирается на шелеровское учение о
"симпатии" в анализе проблемы "чужого сознания" (3.100-105), все же основные
константы воззрений обоих философов остаются непримиримо противоположными.
Метод Шелера, основывающийся на "переживании" и требующий идти от символов к