"Виктор Суворов. Освободитель" - читать интересную книгу автора

их в туалет. Выводные, однако, неумолимы. Ибо знают, что их ждет
за излишнюю либеральность. На губе нет параш, ибо тут не
тюрьма, а воинское учреждение. И посещает его высокое
начальство. Чтоб этому начальству приятно было, параши и не
используются. Предусматривается теоретически, что выводной (на
то ведь и название придумано) должен иногда ночью губарей в
туалет по одному выводить. Эта мера, однако, может начисто
подорвать все воспитательное воздействие такого важного
мероприятия, как оправка. Оттого-то и пресекаются попытки
либеральных выводных (а это те же курсанты, ежесуточно
сменяемые) следовать мольбам из общих камер. С камерами
подследственных, подсудимых и осужденных другое дело. Сидящих в
них выводят по первой просьбе. С одиночными камерами хуже. Но и
оттуда иногда ночью выводят. Наверное, потому, что там психи
сидят, которые на все готовы. А вот с общими, где здоровый
коллектив,- дело совсем плохо. Тех совсем никогда не выводят
ночью, ибо конвой знает, что коллектив, боясь общей
ответственности, никому не позволит оправляться в камере. Я
совершенно убежден, что песня:
Выводной,
Отведи в сортир,
Родной!
рождена не тюрьмой, а гауптвахтой. Неважно какой. Киевской
или Ленинградской, Берлинской, Читинской или Улан-Баторской.
Важно то, что песня эта старая и популярна во всей Советской
Армии.
Между тем тяжелый засов лязгнул, что могло означать или
непонятную милость конвоя или его гнев по поводу настойчивых
просьб. Все, кто мгновение назад приплясывал в камере, как коты
бесшумно запрыгнули на нары и притаились, прикидываясь спящими.
В камеру, однако, просто втолкнули толстого писаря, который
почти всю ночь чистил туалеты после оправки, и дверь вновь
захлопнулась. Толстый писарь совершенно измучен, в его красных
от недосыпа глазах стояли слезы, и толстые его щеки тряслись.
Он, кряхтя, забрался на нары и, коснувшись грязной щекой жесткой
доски, мгновенно отключился.
Камера тем временем вновь ожила. Я вместе со всеми затанцевал
от нетерпения.
- Падла штабная,- злится высокий чернявый солдат-химик,-
выссался в сортире, а теперь дрыхнет.
- Сука жирная, службы никогда не видал, и тут лучше всех
устроился.
Всем, кто уже проснулся, спать хотелось даже больше, чем
жить, ведь только сон может сохранить остаток сил. Но только
один из нас спал сейчас. Оттого ненависть к нему вскипела у всех
одновременно и мгновенно. Высокий химик снимает свою шинель,
накрывает голову мгновенно уснувшего человека. Все мы бросаемся
к нему. Я вскакиваю на нары и бью ногой в живот, как по
футбольному мячу. Лишенный возможности кричать, он лишь скулит.
На шум возни к двери нашей камеры медленно приближаются шаги