"Гаетан Суси. Лоскутный мандарин (Радости и тайны разрушения Часть первая)" - читать интересную книгу автора

А потом кто-то заметил парящую в воздухе ягодицу. Она расчищала себе
путь между головами бездомных, и когда эта ягодица, розовая, как у младенца,
выплыла из их массы, оказалось, что на самом деле то была вовсе не летучая
задница, а лысая голова престарелого господина, известного под прозвищем
Философ. Само по себе появление немолодого мужчины было настолько
впечатляющим, что грубый гогот, бесстыдные песни и вульгарные танцы тут же
прекратились, их сменила скромная сдержанность. А лицо Ксавье засветилось в
улыбке, как китайский фонарик.
Дружба, связывавшая Ксавье и Философа, началась с истории с
кроссовками. Когда Ксавье, за день до того принятый на работу, впервые
пришел на строительную площадку, мастер сказал, что об этом и речи быть не
может.
- О чем? - спросил Ксавье.
Мастер ответил:
- О том, чтобы подручный работал в кроссовках. У тебя же на голове
каска, или это не так? Ну, и обувь у тебя должна быть соответствующая.
Теперь не до шуток стало Ксавье.
- Кроссовки я не сниму ни за что.
Мастер ушел, но вскоре вернулся с парой грубых ботинок, свисавших у
него с ремня на завязанных шнурках. Он подошел к Ксавье, который забился в
угол, отрезав себе все пути к отступлению. Он бы скорее сбежал, скрылся,
бросил эту новую работу, чем снял с ног кроссовки. Вот тогда-то за него
впервые и вступился этот престарелый господин, известный под прозвищем
Философ. Он нашел выход из положения. Решение состояло в том, что были
найдены такие большие ботинки, что подручный мог натягивать их прямо на
кроссовки. Когда пришло время обеда, Ксавье сорвал эти пудовые гири с ног.
Он почувствовал себя так, будто парит над землей. Ощутил такую легкость,
будто стал стрекозой.
Теперь Философ снял с головы Ксавье розовую каску и потрепал его по
волосам жестом заботливого папаши. Обратившись к остальным, он сказал:
- Скажите мне, ребятки, как сегодня у вас идут дела? - Потом тихонько
спросил Ксавье: - А тебе, малыш, все здесь по душе?
Он был самым старым на этой площадке, где сносили дома, и Философом его
прозвали совсем не случайно. Он не мог ничего разрушить, заранее все не
продумав, - манера у него была такая. Говорил он при этом очень мало. А если
и говорил, то фразы, слетавшие с его губ, никогда не были завершенными. Они
как будто обрывались в пропасть. Так, например, он с вздохом мог произнести:
"Недели и месяцы уходят на строительство того, что можно разрушить за пару
дней", - потом следовало многозначительное молчание, открывавшее мысли
безграничный простор. Рабочие стояли опешившие, пытаясь осмыслить сказанное,
ощущая смутное беспокойство, думая о своих старых матерях. Да, он частенько
изрекал что-то неясное, бередящее душу, что проходило сквозь разум, как вода
сквозь песок. Потому его и прозвали Философом. Философом Безмолвные Пески.
Когда с едой было покончено, старик вынул из кармана короткую глиняную
трубку, придававшую ему вид мыслителя, как иногда сомбреро на голове мужчины
придает ему вид мексиканца. Другие стали просить его рассказать о былом, о
Великой Эпохе, когда разрушители еще работали с молотками, а стены
проламывали кулаками. Рабочие завороженно слушали его истории, как дети -
дедушкины рассказы. Философ говорил, продолжая ерошить пальцами мягкие
волосы подручного. Ксавье был спокоен оттого, что старик так явно выражал