"Гаетан Суси. Лоскутный мандарин (Радости и тайны разрушения Часть первая)" - читать интересную книгу автора

Ксавье открыл коробку с завтраком, переделанную из бывшей коробки
из-под ботинок по собственному его разумению. Крышка крепилась к ней двумя
тесемками, продетыми сквозь четыре дырочки, проколотые гвоздиком. Это было
практично и удобно - она открывалась как крышка маленького гробика. Сначала
Ксавье вынул из коробки клетчатую салфетку и аккуратно расправил ее на
коленях, потом послюнявил каждый ее кончик - этот странный ритуал интриговал
многих рабочих. Затем достал голубую салфетку; вынимая эту салфетку, он
каждый раз задавал себе вопрос о том, действительно ли его сестра, - сестра,
оставленная им в родной стране, по которой он очень скучал и которой писал
каждую ночь, - действительно ли это она вышила чудесную розовато-желтую
овечку, украшавшую голубую салфетку, или кто-то другой. Он аккуратно заткнул
салфетку себе за воротник рубашки, как детский слюнявчик. Рабочие, со смаком
откусывавшие куски сочившихся жиром сосисок, косились в сторону подручного,
толкали друг друга локтями и давились от смеха. Ксавье просто сидел себе и
улыбался. Он вроде даже как-то с опаской сидел на своем насесте, ноги у него
были будто сшиты вместе, он ел свой салат без постного масла, без уксуса,
без вилки, вообще без ничего. Мясистый салатный лист, стебель сельдерея с
листьями, полморковки, полезной для глаз, и редиску, такую крупную, что,
казалось, она сама в рот просится. Его непреложным правилом было
пережевывать каждую порцию пищи столько раз, сколько месяцев в году, все
время думая при этом о том, что он делает, чтоб челюсти его особенно не
увлекались. Овощи надо пережевывать задумчиво, их нельзя заглатывать в
спешке. Пищу, которая питает нашу плоть и кости, надо уважать и пытаться
постичь ее язык. Он был твердо уверен втом, что овощи тоже по-своему
разговаривают. Поэтому еда имеет для ума не меньшее значение, чем для тела,
неразрывно соединяя их воедино. Наполнять себе живот невесть чем когда
захочется - особенно мясом, как это каждый день на его глазах делали
рабочие, - чревато риском повредиться в рассудке, уподобиться обезумевшей от
страха лошади.
Пережевывая пищу, он оглядывался по сторонам. Масштаб работ требовал
привлечения полдюжины бригад, всего около шестидесяти рабочих, одним из
которых был он сам. Рабочие располагались группами на расчищенных участках.
А по периметру неподвижно и бесстрастно стояли люди, совсем недавно
лишившиеся крова. Их было гораздо больше, чем рабочих, на которых они
пристально смотрели, как голодные волки, не говоря ни слова. Выражение глаз
всех бездомных отличала одинаковая мрачность. Конные полицейские следили за
растянувшимися линией бездомными, копыта коней глухо цокали по мостовой;
власти опасались беспорядков в связи с предстоявшими похоронами. Тем
временем рабочие, подняв кверху нос, горланили песни на своем жаргоне
разрушителей, не отказывая себе в удовольствии посоревноваться, кто громче
испортит воздух. Съев бутерброд, один из них бросил кусок хлеба под ноги
бездомного, как швыряют кость собаке. Товарищи рабочего одобрительно
рассмеялись, поддержав эту наглую выходку, - все, кроме подручного, который
не испытывал презрения к этим людям. Бездомный даже не взглянул на хлеб,
валявшийся у его ног. Он смотрел на рабочего без ненависти, лишь осуждая его
взглядом. Тем не менее после этого оскорбления бездомные придвинулись ближе
к группам рабочих, и Ксавье почувствовал, как засосало под ложечкой, - он
всегда это чувствовал, когда волновался, последний кусок у него даже в горло
не лез. Но вмешались конные стражи порядка и разогнали бездомных - инцидент
был исчерпан.