"Татьяна Львовна Сухотина-Толстая. Дневник " - читать интересную книгу автора

бледен в сравнении с моею жизнью и что у меня столько мыслей, которые меня
очень интересуют и которых ни разу не пришлось к слову написать.
У меня нынче замечательно не клеится мой слог, и вообще я - в дурацком
духе, никакой энергии нет: не тянет ни рисовать, ни играть, ни выезжать, ни
"ситчики" - и ничего не радует. Конечно, если бы пришлось, я бы с усердием
за все это принялась, но без радости. Я одному рада: это то, что я чувствую,
что я буду совершенно равнодушна к тому, если я буду хуже других одета, что
лошади будут хуже, чем у других. И вообще мне ни за что внешнее не будет
стыдно, как бывало в прошлом году, и не потому, что все в нынешнем году
будет лучше, а просто потому, что я почувствовала, что это не важно в жизни
и что, как папа говорит, стыдно иметь, а не стыдно не иметь.
В ужасном духе глупом! Чего-то нужно, чего-то недостает, сама не знаю
чего, и ничего вместе с тем не желаю. Скорее бы в Школу и заняться, а раз
займусь - это будет моя жизнь.
Еще мне нужно (по гадкому чувству нужно) admiration {восхищения
(франц.).} и ласки: я к ней слишком привыкла.
Тетя Таня написала не довольно ласковое письмо, хотя оно очень нежно и
задушевно, m-me Олсуфьева не довольно ласкала,- вообще я недовольна и
одинока. Это - гадко и неблагодарно. Я должна так быть счастлива своей
судьбой, а я все ропщу!

17 октября. Воскресенье.

Я знала, что в Москве я не так часто буду писать свой дневник, и мне
это жалко, потому что мне кажется, что это для меня очень полезно: я стала
за последний год гораздо серьезнее и стала более здраво смотреть на жизнь,
чем прежде. А может быть, это с годами я стала гораздо тверже, и больше
стала замечать, как я живу, а не отдаюсь безотчетно удовольствиям,- нет,
скорее неудержимым animal spirits {дикий восторг (англ.).}, как прежде. Я
теперь осторожнее: я бы никогда не допустила себя любить человека, которого
я не считаю вполне хорошим, т. е. не хорошим, а которого бы я не вполне
одобряла. А тогда это началось с ухаживанья с его стороны, а я этому
поддалась и увлеклась. Теперь бы из какого-то чувства самосохранения я не
допустила бы этого, может быть потому, что я чувствую, что если я полюбила
бы теперь, то наверное сильнее и серьезнее.
4-го мне минуло 18 лет, и я очень сокрушалась о своей старости. Право,
мне теперь кажется, что милее девочки 16-ти и 17-ти лет ничего быть не
может; они для меня прошли навсегда. Папа тоже находит, что теперь этого
детского веселья, как было, во мне уже нет. Впрочем, довольно об этом
писать, лучше напишу, что у нас делается.
У нас новая madame, очень симпатичная, красивая, седая, настоящая
парижанка 23.
Дядя Сережа приехал. Мы нынче у них были. Они все - премилые, но уж
очень дики, как-то ничего у них не делается, как у всех, но это тем лучше; я
бы только желала, чтобы они еще меньше были заняты внешностью, хотя мне
приятно было бы видеть Верочку хорошо одетой. Если бы она была одета к лицу,
она была бы очень хорошенькой, хотя платье делает мало разницы. Дядя Сережа
меня спросил, как я ее нахожу. Я говорю: "Она прекрасная". Но он говорит,
что он о внешности спрашивает, душа-то ее и говорить нечего, что прекрасная,
а внешностью не взяла. Я ему сказала, что я нахожу, что ее нельзя назвать