"Татьяна Львовна Сухотина-Толстая. Дневник " - читать интересную книгу автора

Тетя Таня с папа все спорят о женском вопросе. Тетю Таню возмущает, что
будто женщина угнетена, что мужчина хозяин, потому что он физически сильнее.
Я с ней в этом совсем не согласна; но даже если бы это было так, то тем
лучше для женщины,- значит, она лучше мужчины. Мы об этом тоже с мама
говорили.
Вот еще эпизод, который доказывает, что Маша действительно чувствует,
что ей нужно с мама иметь сердечные отношения. Как-то раз вечером Кузминские
сидели с тетей Таней и ей изливали свою душу и уверяли ее, что они никогда
от нее ничего не скрывали и скрывать не будут. Маша тут была и слушала,
потом убежала к себе в комнату и весь вечер проплакала. Carrie спросила:
"what's the matter?" {в чем дело? (англ.)}, а она говорит, что оттого
плачет, что "the Kouzminsky's tell everything to their mamma and I do not"
{Кузминские все говорят своей маме, а я - нет (англ.).}.
Мне хотелось еще многое с мама поговорить, но я такая дура, никогда не
могу говорить равнодушно о вещах, которые меня волнуют; сейчас слезы к горлу
подступают, и я должна молчать, чтобы не расплакаться.
Недавно папа вечером спорил с мама и тетей Таней и очень хорошо говорил
о том, как он находит хорошим жить, как богатство мешает быть хорошему. Уж
мама нас гнала спать, но папа нас удерживал, и мы с Маней и тетей Таней уж
уходили, но он нас поймал, и мы еще постояли и говорили почти целый час. Он
говорит, что главная часть нашей жизни проходит в том, чтобы стараться быть
похожей на Фифи Долгорукую 18, и что мы жертвуем самыми хорошими чувствами
для какого-нибудь платья. Я ему сказала, что я со всем этим согласна и что я
умом все это понимаю и желала бы жить хорошо, но что душа моя остается
совсем равнодушной ко всему хорошему, а вместе с тем так и запрыгает, когда
мне обещают новое платье или шляпу. Папа говорит: "Тогда носи платья, какие
хочешь, башмаки от Шопенгауера (это он Шумахера так называет)19, кокетничай
с Килей Кослинским и т. д., но принцип, который ты поняла и имеешь в голове,
все-таки сделает свое". Мне многое еще оставалось его спросить, но от слез
не могла говорить, и ведь ничего такого плачевного не было. Правда? Разве
только то, что я такая безнадежная дрянь, что всякое исправление для меня
немыслимо.

13 сентября. Понедельник. Около 10-ти часов утра.

Спала у мама. Встала в 6 часов, сидела у малышей и пила с няней чай;
прежде встал Альгужик {Алеша Толстой.}, потом Мишка, потом Маша с Дрюшей.
Миша у меня сидел, пока я одевалась, и смотрел картинки из "Художественного
журнала", которые я ему дала смотреть. Меня поразило, как он умно
разглядывал каждую картинку, и не кверху ногами, как обыкновенно дети и даже
как Дрюша, хотя он вдвое старше его, а как раз в том положении, как следует;
как он их убрал все в портфель по одной и закрывая каждую тоненькой
бумажкой. Он очень верно напевает, и тетя Таня поражена была, когда его раз
слышала. Вообще это такой чудный мальчик: умный, красивый, ласковый и меня
очень любит: когда увидит, всегда прицепится к юбкам и кричит: "моя
Таниська!" А это всегда больше всего подкупает. Андрюша тоже очень ласков,
но он порывами: иногда прибежит и с каким-то азартом начинает руки целовать.
Нынче утром был сильный мороз, так что все окна были в узорах, теперь
от солнца растаяли. Вчера утром был снег. Дрюша был очень доволен и просил
заложить сани, хотя к трем часам он почти весь стаял. Заложили тележку и для