"Татьяна Львовна Сухотина-Толстая. Воспоминания " - читать интересную книгу автора

тако-о-о-ой огурец! (И папа растягивает в обе стороны руки, насколько они
могут достать.) Мальчик его взял: ха-а-а-ап! ха-а-а-ап! и съел.
Когда папа показывает, как мальчик ест седьмой огурец, то его беззубый
рот открывается до таких огромных размеров, что страшно на него смотреть,
и руками он делает вид, что с трудом в него засовывает седьмой огурец...
И мы все трое, следя за ним, невольно так же, как и он, разеваем рты и
так и сидим с разинутыми ртами, не спуская с него глаз.
Еще с папа бывало веселое занятие - это по утрам, когда он одевается,
приходить к нему в кабинет делать гимнастику. У него была комната, теперь
не существующая, с двумя колоннами, между которыми была вделана железная
рейка. Каждое утро он и мы упражнялись на ней.
Делали мы и шведскую гимнастику, причем папа командовал:
- Раз, два, три, четыре, пять. - И мы, напрягая наши маленькие мускулы,
выкидывали за ним руки: вперед, вбок, кверху, книзу, кзаду.
Папа был замечательно силен и ловок и всем нам, детям, передал
исключительную физическую силу [Я редко в своей жизни встречала женщину,
которая могла равняться со мной силой, да и многие мужчины, я думаю, мне
уступили бы в силе. Мне это давало много удовольствия в жизни: работая,
правя лошадью верхом или в экипаже, катаясь на коньках, - я всегда с
наслаждением чувствовала тот избыток сил, который делал, что всякое
физическое усилие мне бывало не трудно, а, напротив, легко и приятно.].
После гимнастики папа уходил "заниматься", и в это время никому не
разрешалось ходить к нему и беспокоить его. Говорили мне, что я одна
пользовалась этим правом и одной мне папа позволял приходить к себе во
время занятий. Но я этого не помню, а помню, что я до конца его дней
боялась помешать работе его мысли, которую я всегда уважала и считала
нужной и важной.
В детстве я бессознательно чувствовала, что такой человек, как мой
отец, не может заниматься пустяками. А в зрелые годы, участвуя в его
работе, я поняла и признала все ее значение.
"Папа умнее всех людей на свете. Он тоже все знает, но с ним
капризничать нельзя", - пишет брат Илья о своем отношении к отцу в своих
воспоминаниях.
"А когда он сидит в своем кабинете и "занимается", не надо шуметь, и
входить к нему никак нельзя. Что он делает, когда "занимается", мы не
знаем. Позднее, когда я уже умел читать, я узнал, что папа "писатель".
Это было так: мне как-то понравились какие-то стихи.
Я спросил у мама: "Кто написал эти стихи?" Она мне сказала, что их
написал Пушкин и что Пушкин был великий писатель. Мне стало обидно, что
мой отец не такой.
Тогда мне мама сказала, что и мой отец известный писатель, и я был
этому очень рад.
За обедом папа сидит против мама, и у него своя круглая серебряная
ложка. Когда старушка Наталья Петровна, которая жила при Татьяне
Александровне внизу, нальет себе в стакан квас, он берет его и выпивает
сразу, а потом скажет: "Извините, Наталья Петровна, я нечаянно", - и мы
все очень довольны и смеемся, и нам странно, что папа совсем не боится
Натальи Петровны.
А когда бывает "пирожное" кисель, то папа говорит, что из него хорошо
клеить коробочки, и мы бежим за бумагой, и папа делает из нее коробочки.