"Алекс Стюарт. Жизнь - это судьба " - читать интересную книгу автора

как села на судно в Рангуне и безуспешно пыталась обнаружить свою каюту.
- Ну что ж, - согласилась я, - если это вас не очень затруднит...
- Ни в малейшей степени, сударыня. Ваш муж - мистер Дейли, конечно? У
него нет какого-нибудь титула или звания, хотел я сказать, например,
капитана или майора?
- У него вообще нет воинского звания, - пояснила я. - Он высокого роста
и... - Я закрыла глаза, стараясь припомнить в деталях внешний облик Коннора.
Как это ни странно, но я оказалась не в состоянии. Я не забыла, как он
выглядит, но его образ представлялся каким-то размытым, безжизненным, почти
нереальным. - У него светлые волосы, - проговорила я наконец. - Высокий
блондин и при ходьбе хромает.
- Не беспокойтесь, мисс, - бодро заверил стюард, - я найду его, если он
здесь. Высокого роста, светлые волосы и хромает. Если он тут, я легко узнаю
его и приведу прямо к вам.
Насвистывая, он ушел, а я опять осталась одна в тишине моей отдельной
каюты.
Стюард пообещал отыскать Коннора, если он здесь. Но здесь ли он? До
этого момента я была почти уверена, что Коннор на пристани и встречает меня,
однако теперь у меня появились сомнения. В последнем письме, полученном в
рангунском госпитале, он назвал наш брак фарсом, который следует закончить
как можно скорее. Отчего же, спрашивала я с грустью, я вообразила, что
телеграмма с сообщением о моей болезни, могла что-то изменить? Не мерила ли
я Коннора на свой аршин, не ожидала ли я, что он поведет себя так же, как я
повела бы себя в подобных обстоятельствах?
Было абсолютно бессмысленно оценивать Коннора по каким-то чужим меркам.
Коннор есть Коннор. Раз он решил порвать со мной, моя болезнь вряд ли
заставит его изменить принятое решение. И тем не менее... Лежа с закрытыми
глазами, я старалась воспроизвести в памяти последнюю сцену перед нашим
расставанием - старалась вспомнить, что он тогда говорил, как выглядел, что
делал. Мне припомнился рисунок, на котором он изобразил меня в военной
форме, и его шутливое предложение, касающееся подписи под ним. Существовал
еще один рисунок, на котором я была не в военной форме, а в вечернем платье.
Как я помнила, меня особенно тронул тот факт, что он воспроизвел по памяти
каждую деталь моего туалета. От внезапно нахлынувших ярких воспоминаний -
горьких и мучительных, невыносимо обидных и надрывающих душу - к горлу
подступил знакомый плотный комок.
Коннор предстал перед моим мысленным взором как живой. Я ясно видела
его улыбку - иронически приподнятые уголки губ, которые всегда принимали это
положение, когда его что-то по-настоящему забавляло. Улыбка Коннора была для
меня частью его обаяния. Она была неотразима, вместе с ней обычно загорались
его глаза. Слегка насмешливая, по-мальчишечьи задорная и... счастливая. Он
был счастлив до того самого утра, когда мы расстались, словно навсегда,
когда я оставила его в квартире на Кингс-кросс и отправилась в долгий путь -
назад в Бирму...
За крепко сжатыми веками копились жгучие слезы. И снова - будто это
случилось только вчера - я слышала его голос, он спрашивал: "Я до сих пор не
говорил тебе, почему я допустил, чтобы с нами случилось такое?" Он имел в
виду причины, побудившие его позволить мне вернуться в армию. А когда я с
горечью подтвердила, что причины мне неизвестны, тогда он, нахмурившись,
немного нерешительно проговорил: "Возможно... проявление своего рода