"Алекс Стюарт. Жизнь - это судьба " - читать интересную книгу авторамазохизма, хотя я так не думаю". Голос его звучал вполне искренне, словно он
в самом деле не знал, а затем он с хвастовством добавил, что всегда может причинить мне боль и заставить плакать. Я умоляла его не делать этого, и он ответил: "Не бойся, не стану. Нет смысла: мне будет больнее, чем тебе. Боюсь, я полюбил тебя, Вики... Старался изо всех сил, чтобы ничего похожего не произошло, потому что меня всегда страшили последствия". Коннор боялся, подумала я, слезы душили меня. А что он еще говорил? Что вовсе не собирался полюбить меня, а затем сердито, в глазах злое выражение, прибавил: я решил позволить тебе уехать, испугавшись моей любви к тебе. Я крепко сжала кулаки, ощущая холодный, липкий пот на ладонях. Коннор боялся слишком сильно полюбить меня. Так он и сказал и еще пояснил, что если бы полюбил меня слишком сильно, то в конце . концов больше не принадлежал бы самому себе. Именно этим он оправдывал свое поведение, свое решение позволить мне уехать. Но можно ли этим оправдать его письма? Разве это объясняло его отношение к Алану и тот жестокий "прелестный рисуночек", как его окрестил Генри О'Малли? Разве можно было все это чем-то оправдать? Помню, мы сидели в то утро за завтраком друг против друга. Коннор рисовал меня, а я безуспешно делала вид, что с аппетитом ем. Он сказал, что "Геральд" купит у него рисунок с подписью: "Признаки нашего времени" или "Она не только может качать колыбель, но умеет кидать и гранату". И он зло посмеялся над моей военной формой, наградами и над тем, что отправляюсь на войну я, а он остается в Сиднее. Потом он взял сборник стихотворений и, будто выбрав наугад, прочитал сонет Майкла Дрейтона "Расставание". Я видела страницу с печатными буквами: "Майкл Дрейтон, 1563 - 1631..." В ушах вновь звенел голос Коннора, читавшего вслух стихотворение: - Грядет разлука. Пусть прощальным станет Наш поцелуй! - О нет, я не твоя Отныне. Горькой правды не тая, Скажу: я рада - несвобода канет! Я, помню, тихо продекламировала второе четверостишие: Дай руку - и простимся. От обетов Освободим друг друга. Если вновь Мы встретимся - пускай в глазах любовь Не разгорится пламенем рассветов. Неужели именно этого добивался Коннор, спрашивала я себя? А может, он опасается, что я поведу себя так, словно у меня не осталось к нему ни капельки любви? Меня сотрясали беззвучные рыдания. Если Коннор вообще явится, ничего другого он от меня не ждет, и я была бы круглой идиоткой, если бы надеялась еще на что-то между нами. Но почему? Ведь мы так любили друг друга! Услышав шаги в коридоре, я села и, судорожно комкая в руке носовой платок, пыталась вытереть покрасневшие от слез глаза. Когда Коннор войдет, он не должен застать меня плачущей. Ему следовало бы немного повременить, пока я осушу слезы. В каюту энергично и бодро вошла сестра Даньелс. Она остановилась и, взглянув на мое лицо, перестала улыбаться. - Так не пойдет, - проговорила она с упреком. - Мы не можем доставить |
|
|