"Мэри Стюарт. Девять карет ожидают тебя" - читать интересную книгу автора

столиком между двух стульев, обитых полосатой парчой. На одном из сидений я
с ужасом увидела огромный подтек - будто ручка скатилась со стола и упала,
разбрызгивая чернила. Я вспомнила, что мальчик писал дяде Ипполиту, когда я
позвала его вниз. Должно быть, он оставил на столе открытой ручку, которую
сейчас сжимал в грязном кулаке. И именно в этот раз он не сумел избежать
встречи. Инвалидная коляска стояла посередине коридора, перекрывая все
пути. Мальчик выглядел очень маленьким, виноватым и беззащитным.
Они меня не заметили. Говорил Леон де Валми. Он, очевидно, сердился,
и, вроде бы имел на это право, но холодные удары его слов в ответ на
обычную детскую небрежность пугали, он использовал не то, что колесо,
атомную бомбу, чтобы раздавить бабочку. Пепельно-бледный Филипп пробормотал
что-то, что могло быть извинением, но звучало просто испуганным лепетанием,
а дядя рассекал этот лепет кнутом своего голоса. "Вероятно, очень хорошо,
что твои визиты в эту часть дома ограничены одним разом в день, поскольку,
очевидно, ты еще не умеешь себя вести, как цивилизованное человеческое
существо. Возможно в твоем парижском доме тебе разрешалось дико носиться в
этой хулиганской манере, но здесь мы привыкли к..."
"Это мой дом", - сказал Филипп. Он сказал это тем же тихим дрожащим
голосом, но остановил Леона де Валми на лету. Сначала я подумала, что фраза
звучит очень уж высокопарно, на мальчика это не похоже, но потом он добавил
так же тихо, но очень четко: "И это мой стул".
Минута ужасной тишины. Вспышка какой-то эмоции на лице Леона де Валми.
Но тут Филипп шагнул назад, и я вылетела из дверного проема, как дикая
кошка, защищающая котенка. "Когда успокоишься, Филипп, извинишься за это
заявление".
Темные глаза дяди поднялись ко мне и он сказал холодно, но очень
спокойно: "Мисс Мартин. Боюсь, у нас произошла небольшая стычка. Возможно
стоит отвести Филиппа в его комнаты и объяснить, что почтение к старшим -
это одно из качеств, которые ожидаются от джентльмена".
Когда дядя заговорил со мной, мальчик быстро с облегчением отвернулся.
Он был бледнее и угрюмее обычного, но глаза очень уязвимые, детские. Я
посмотрела на него, потом на дядю. "Нет необходимости. Он извинится
сейчас. - Я взяла его за напряженные дрожащие плечи и повернула лицом к
дяде. - Филипп?"
Он сказал тонким захлебывающимся голосом: "Прошу прощения за то, что
был груб".
Леон де Валми посмотрел на нас обоих. "Очень хорошо. Все забыто.
Теперь мисс Мартин лучше отвести тебя наверх".
Ребенок сразу собрался идти, но я еще добавила: "Понимаю, что с этим
стулом произошло несчастье, Филипп был неаккуратен, но это относится и ко
мне. Моя работа - следить, чтобы ничего подобного не происходило. Я
виновата и тоже должна извиниться, месье де Валми".
Он произнес уже совершенно другим тоном: "Очень хорошо, мисс Мартин.
Спасибо. А теперь забудем об этом эпизоде". Мы уходили, и я чувствовала,
что наши спины разглядывает эта бесформенная фигура.
Я закрыла за собой дверь класса и облокотилась на нее. Мы смотрели
друг на друга. Все его ставни закрылись, колючие проволоки натянулись. На
белом лице немного дрожала нижняя губа. Он молчал. Надо бы провести лекцию,
что дядя совершенно прав... Я сказала: "Барашек мой, я с тобой и за тебя,
но ты - маленькая сова, правда?"