"Август Юхан Стриндберг. Соната призраков " - читать интересную книгу автора

сидит моя дочь, моя, и это вы знаете тоже... Она наскучила жизнью, сама не
понимая причин, но она увяла в этом воздухе, насыщенном обманом, грехом и
фальшью... и я искал для нее друга, подле которого она могла бы ощутить
тепло и свет, излучаемые благородными делами... (Долгая пауза.) Вот зачем я
проник в этот дом: вырвать плевелы, раскрыть грех, подвести итог, чтобы
молодые начали жизнь заново в этом доме, который я им дарю! (Долгая пауза.)
А теперь я разрешаю разойтись всем по очереди и по порядку; того, кто
останется, я велю схватить! (Долгая пауза.) Слышите, как тикают часы - точно
твердят смертный приговор! Слышите? Вот сейчас они пробьют, и тогда срок
настал - уходите, но не раньше. Сперва они предупредят. Да! Слышите? Часы
вот-вот ударят. И я вот-вот ударю. (Стучит костылем по столу.) Слышите?
(Пауза.)
Мумия (подходит к часам и останавливает маятник; потом говорит серьезно
и членораздельно). Но я могу остановить бег времени - могу обратить
прошедшее в ничто, содеянное - в несодеянное; и не угрозами, не подкупом -
страданьем и покаяньем (подходит к Старику). Мы бедные, ничтожные,. - мы это
знаем, мы грешили, бесчинствовали, ошибались - как все; мы - не то, чем
кажемся, и по сути нашей мы лучше, чем кажемся, но ведь мы способны осуждать
себя за собственные прегрешенья; но ты, ты, Якоб Хуммель, ты скрываешься под
чужим именем и рядишься в тогу судьи - а значит, ты хуже нас, бедных. Ты
тоже не то, чем кажешься! Ты вор человеков, ты меня сманил когда-то ложными
посулами, ты убил консула, которого нынче похоронили, задушил векселями; ты
опутал студента вымышленным долгом отца, который не был должен тебе ни
единого эре...
Старик порывается встать, перебить ее, но падает на стул и съеживается
все больше, по мере того как она говорит дальше.
Но есть в твоей жизни одно темное пятно, в точности я не знаю, но
догадываюсь... думаю, Бенгтсон знает! (Звонит в колокольчик.)
Старик. Нет, только не Бенгтсон! Не надо!
Мумия. Ага, значит, он знает! (Снова звонит.)
В дверях прихожей появляется маленькая Молочница, ее не видит никто,
кроме Старика; тот смотрит на нее в ужасе; она исчезает, когда входит
Бенгтсон.
Бенгтсон, вам знаком этот господин?
Бенгтсон. Да, знаю я его, и он меня знает. Жизнь, известно, вещь
переменчивая, было, я у него служил, а было - и он у меня. Два года целых
кормился даром при моей кухне. Если ему надо было уйти в три, обед готовили
к двум, а потом все доедали разогретое после этого буйвола, и бульону он
выпивал столько, что потом водой добавляли. Как вампир, высасывал из нас все
соки, мы стали как скелеты, и все грозился засадить нас за решетку, если мы
говорили, что кухарка ворует! Потом я наткнулся на него в Гамбурге, уже под
другим именем. Он стал ростовщиком, кровососом; там его привлекли к суду за
то, что он заманил одну девушку на лед, пытался утопить, она про него
слишком много знала, и он ее боялся...
Мумия (гладит Старика по лицу). Ну вот! А теперь доставай-ка векселя и
завещание!
Юхансон появляется в дверях и наблюдает происходящее с огромным
интересом, так как он освобожден теперь от рабской зависимости. Старик
вынимает пачку бумаг и бросает на стол.
(Гладит Старика по спине.) Попка-дуррак! А где Якоб?