"Август Юхан Стриндберг. Одинокий " - читать интересную книгу автора

времени должен буду принять. Но он ошибался, я никогда не беру в руки эту
газету.
Майор сильно похудел и, видно, с тревогой ждет лета. Должно быть, ему
все равно, куда ехать, да только уехать необходимо, чтобы не очутиться здесь
в полном одиночестве и не чувствовать себя пролетарием. Нынче утром он стоял
на мысу и считал легкие волны, что-то лепетавшие прибрежным камням, а
временами вдруг принимался размахивать палкой, так просто, без всякой цели,
чтобы хоть чем-нибудь да заняться.
Внезапно с другой стороны залива послышался звук трубы. Майор
встрепенулся, из-за холма вынырнули каски всадников, Он мчался по нему,
будто в атаку, так что дрожала земля, и широким строем под громкие крики,
грохот и звон оружия уносился все дальше. Майор ожил, по его кривым ногам я
увидел, что он служил в кавалерии, может, это проскакал его полк, от
которого нынче он был отстранен, - так сказать, отлучен от дела, выброшен из
игры. Что ж, такова жизнь!
Моя колдунья обычно не меняется от зимы к лету, а все же она заметно
сдала за эту зиму, так что теперь ходит с палкой, кстати, возникает она лишь
раз в месяц, не больше, но притом все так же принадлежит к кругу моих
безмолвных знакомств, как и Владычица Мира с ее собачками.
Однако с приходом солнца и весны новые прохожие вторглись в наш круг, и
для меня они все равно что незваные гости. Настолько разрослось
собственническое мое чувство, что я и эту утреннюю прогулку в здешних местах
начал считать своей собственностью. Я и вправду стал косо посматривать на
новых прохожих, а впрочем, я почти и не смотрю на них, я настолько нынче
углублен в себя, что не хочу вступать в контакт с людьми - даже
переглянуться с кем-то из них и то неохота. Но люди почему-то требуют хоть
такого сближения, неблагосклонно отзываясь о тех, кто "никого не замечает
вокруг". Почему-то они считают, что им дано право заглянуть в душу каждого
встречного, а я вот никак не пойму, кто мог дать им такое право. Я же
воспринимаю такой взгляд как вторжение, как своего рода насилие надо мной,
по меньшей мере как назойливость, и в юности я замечал,, что люди
различаются по тому, глядят они на тебя или же нет. Теперь мне сдается, что
переглянуться на улице с незнакомым прохожим - все равно что сказать: будем
друзьями, - и все тут! Но у некоторых такой вызывающий вид, что я не могу
заставить себя заключить с ними этот безмолвный дружеский союз - уж лучше
равнодушие, на худой конец - даже вражда, потому что друг всегда приобретает
влияние на меня, а мне этого не надо.
Нашествие новых прохожих, к счастью, всегда случается лишь весной -
летом все посторонние уезжают за город, и дороги пустеют, становятся такими
же безлюдными, как зимой.
И вот наконец пришло долгожданное лето. Оно просто наличествует, как
некий свершившийся факт, и уж никак меня не волнует, оттого что я живу
только моей работой, в общении с самим собой, то заглядывая вперед, в
близкое будущее, то мысленно возвращаясь в прошлое, к моим воспоминаниям, и
с ними я поступаю как с кубиками в игрушечном строительном наборе. Многое
можно сотворить из них: одно и то же воспоминание по-разному используется в
каждом создании моей фантазии, поворачивается разными гранями, окрашенными в
разные цвета, и коль скоро число этих сочетаний бесконечно, я, увлеченный
своими играми, постигаю ощущение бесконечности.
Никакого зова природы я не чувствую, лишь изредка что-то начинает