"Август Юхан Стриндберг. Одинокий " - читать интересную книгу автора

мучить меня, словно я уклоняюсь от какого-то долга, непременная прерогатива
класса, к которому причисляют меня другие, тогда как, на мой собственный
взгляд, я стою вне общества. Да и пустынно как-то вокруг и уныло, знаю ведь
я, что все мои друзья покинули город. Разумеется, я не искал их общества,
когда они были здесь, но я знал, что они рядом, и мог думать о них и
мысленно устремляться к ним на улицу такую-то и такую-то, но нынче я потерял
их след.
Я сижу за письменным столом и смотрю на залив, один из заливов
Балтийского моря, который синеет в просвете между гардинами; по ту сторону
воды виден берег, покрытый темно-серыми, почти черными скалами, до круглоты
обкатанными волной; внизу, у самой воды, сверкает белая линия пляжа, а над
скалами высится темный еловый лес. Временами меня неудержимо тянет туда. Но
тут я просто беру в руки бинокль и, не сдвинувшись с места, переношусь в
этот пейзаж. Я бреду по прибрежной гальке, там, где под ольхами, под
выскобленными до блеска досками забора, среди тростника и иссохших трав,
растут желтые цветы лихниса и красные - дербенника иволистного. На горном
склоне, в просвете между выжженным и свежим лишайником, папоротник, будто
плющ, заглушает горечавку; по краям - несколько кустов можжевельника, и
глубоко-глубоко можно заглянуть в ельник, особенно вечерами, когда солнце
стоит уже низко. И вижу светло-зеленые своды в том ельнике, палаты, мягкие
мхи и редкий подлесок из осин и берез.
Иногда там, вдали, проявляется жизнь, да только нечасто. Вот
прогуливается ворона, поклевывая то тут, то там, а может, только
притворяется, будто поклевывает, потому что в ее повадке чувствуется
нарочитость, - все же, как я замечаю, она не догадывается, что за ней следит
человек. А жеманится она для кого-то из своих, из вороньего племени, это
яснее ясного.
Медленно проплывает белый парусник; кто-то сидит на веслах за большим
парусом, но мне видны лишь руки и колени гребца, за фоком же сидит женщина,
а лодка скользит так красиво, и, глядя, как бурлит вода вокруг штевня, я
будто слышу благодетельное журчание, и кипение и журчание это вечно
оставляем мы за србой, и вечно обновляется то и другое, и не в этом ли тайна
наслаждения, которое доставляет нам парусный спорт, не говоря уж о счастье
править рулем, споря с волнами и ветром.
Как-то раз я поймал биноклем целую сценку. До сей поры ничья нога не
ступала на прибрежную гальку у того дальнего берега (по крайней мере, я не
видел этого в свой бинокль), и весь окрестный пейзаж был моей
собственностью, моей уединенной обителью, моим летним раем. И вдруг однажды
вечером справа в кружок моего бинокля вплыл челнок. В лодке сидела девочка
лет десяти, в светлом платье и красной шляпе, какие надевают для игры в
теннис. Кажется, я проговорил: "Тебе-то что здесь нужно?", но, осознав
нелепость вопроса, тотчас осекся.
Девочка ловко причалила, вытащила лодку на берег, но затем снова
залезла в нее и достала оттуда предмет, один конец которого серебристо
блеснул на солнце. Меня стало разбирать любопытство, я никак не мог взять в
толк, что затеяла девочка. Слегка подкрутив бинокль, я увидел, что в руках у
нее легкий топорик. Топор в руках у ребенка? Одно никак не вязалось с
другим, и вся картина казалась загадочной, почти/ зловещей. Девочка вначале
пошла вдоль берега и принялась что-то искать, подобно всем, идущим берегом
моря: каждый непременно ищет здесь что-то в надежде, что таинственная стихия