"Август Юхан Стриндберг. Одинокий " - читать интересную книгу автора

раскалывали ледяной наст. Тут уж можно было увидеть все, что отложилось за
зиму, - нечто вроде геологической формации со всеми пластами. Нынче же не
допускают образования ледяного наста, да и сани с бубенчиками и защитной
сеткой теперь редко встретишь, так что порой начинаешь думать, а не ввели ли
у нас с некоторых пор, помимо среднеевропейского времени, еще и
среднеевропейский климат? Прежде, когда осенью прекращалось судоходство и не
построили еще железных дорог, мы были отрезаны от мира; на зиму люди всякий
раз запасались солониной, соленой рыбой, а с приходом весны остро ощущали
пробуждение к новой жизни. Нынче же ледоходы и железные дороги сравняли
между собой времена года, и теперь мы круглый год наслаждаемся цветами,
фруктами и зеленью.
Прежде весной вынимали внутренние рамы из окон, в комнату сразу
врывался уличный шум, и, казалось, снова возникала связь с внешним миром.
Мягкому, душному покою, устлавшему дом, наступал конец, но живительную
встряску прежде всего порождал свет, лившийся внутрь. Нынче же круглый год
держат двойные рамы, зато зимой даже не заклеивают окон, по мере надобности
распахивая их настежь.
Настолько сравнялись нынче времена года, что весна подступает к тебе
неприметно, а не врывается в дом, как прежде, с шумом и звоном, - потому и
встречают ее без былого восторга.
Я встретил нынешнюю весну как данность, не связывая с ней никаких
особых надежд. Что ж, сейчас весна на дворе, стало быть, скоро дело опять
пойдет к осени! Расположившись у себя на балконе, я стал разглядывать
облака. По облакам заметно, что стоит весна. Гуще толпятся они на
небосклоне, плотней и четче очерчены; когда же в них открывается прорубь не
то полынья, оттуда проглядывает иссиня-черное небо. Есть у меня, однако, в
дальней дали заветная лесная опушка. Она почти сплошь покрыта сосной и елью,
темно-зелеными, зубчатыми деревьями - вернейшая, на мой взгляд, примета
шведской природы, - и, показывая на опушку, я говорю: "Вот это Швеция!"
Порой опушка моя напоминает издали городской пейзаж, с его несметными
трубами, шпилями, зубцами, башенками и мансардами. Но сегодня она видится
мне сплошным лесом. Дует ветер, и, должно быть, вся эта тьма стройных
деревьев ходит под ветром, но с расстояния в полмили этого не разглядишь.
Вот почему я беру бинокль и теперь вижу, как зыблется вся эта тьма-тьмущая
елей, будто море ходит волнами у линии горизонта, и радостно мне видеть все
это, и я немало горжусь скромным моим открытием. Всей душой я влекусь к той
опушке: знаю ведь, что за ней лежит море, и знаю, что у подножья деревьев
растут подснежники и фиалки, а все же мне приятней рисовать себе их в
мечтах, чем видеть все это въяве, оттого, что я давно отошел от природы,
воплощенной в камне, растениях и животных. Одно нынче привлекает меня -
человеческая природа и человеческая судьба.
Прежде, случалось, я надолго погружался в созерцание цветущего
плодового сада: и нынче тоже я нахожу этот сад прекрасньгм, но уже не столь
прекрасным, как прежде. И причина, должно быть, в том, что меня осенила
догадка: где-то наверняка существуют более совершенные прообразы этих
несовершенных копий. И оттого я не скучаю по деревне, хоть в душе нет-нет и
забрезжит смутное отвращение к городу - правда, больше от потребности в
перемене.
Потому я брожу по моим улицам, и лица прохожих будят во мне
воспоминания, вызывают разные мысли. А проходя мимо витрин магазинов, я вижу