"Август Юхан Стриндберг. Одинокий " - читать интересную книгу автора

Шкафы и полки стали заполнять уймою разного рода товаров с хорошо
знакомыми, но также и с незнакомыми названиями. Расстановка заняла целый
месяц. Тем временем на огромной витрине появилась надпись громадными
готическими буквами: "Бакалея Восточного предместья".
И тут я вспомнил Софокла:

Из всех божьих даров высший дар -
Рассудительность, а стало быть, остерегайся
Оскорбить вечных богов. Гордыня,
Тяжкими ранами расплатившись за дерзость,
С годами
Выучится благоразумию.

До чего же безрассуден этот молодой человек! В нашем предместье самое
меньшее сотни две бакалейных лавок, но он рекламирует свое заведение как
единственный заслуживающий внимания магазин! А это уже наглость,
посягательство на чужие права, попрание прав конкурентов, которые тотчас
начнут кусать его за пятки! Беззастенчивость! Беззаконие, бездумность!
Короче, молодой торговец, недавно вступивший в законный брак, открыл свою
лавку. Витрина была великолепна, но участь ее владельца внушала мне страх.
Да и с чего начал он свое предприятие - со сбережений, с наследственного
капитала или же с векселей, которые через три месяца надо будет погасить?
Первые дни прошли так, как о том поведали неизвестные собеседники,
остановившиеся под моим балконом. На шестой день я зашел в лавку сделать
кое-какие покупки. Я увидел, что продавец без дела стоит в дверях и глазеет
по сторонам. Уже одно это я счел оплошностью: всякому приятно
беспрепятственно войти в лавку, а если еще продавец стоит в дверях, - любой
тотчас смекнет, что покупателей в ней нет как нет. Понял я поэтому, что
самого хозяина вообще нет на месте: наверно, уехал куда-то со своей молодой
женой, может, даже в свадебное путешествие.
Словом, я вошел в лавку и был поражен изысканностью декораций и
обращения, - все это заставило меня предположить, что хозяин в прошлом имел
отношение к театру.
Когда требовалось взвесить финики, их брали не просто пальцами, а двумя
тончайшими бумажными салфетками - знак прекрасных, вдохновляющих традиций.
Товар тоже оказался отменным, и я стал захаживать в эту лавку.
Спустя несколько дней возвратился хозяин и сам встал за прилавок.
Человек он был, что называется, современный, это я понял сразу; он не
пытался вступить со мной в разговор (трюк этот устарел!), но все, что нужно,
он говорил глазами: почтение, доверие к клиенту, безукоризненная честность
читались в этих глазах. Вот только он не мог удержаться, чтобы не
попотчевать меня небольшим спектаклем. Его вдруг позвали к телефону, и,
рассыпавшись передо мной в извинениях, он подошел к аппарату. Но бедняге не
повезло, что нарвался он на меня: как драматург, я долго изучал мимику и
искусство сценического диалога. И я сразу увидел по его лицу, что никакого
телефонного разговора нет, да и по ответам его на вопросы вымышленного
собеседника было ясно, что он ломает комедию.
- Что, что? Да, да, непременно! Будет сделано!
Тут он повесил трубку.
Сцена эта должна была означать: получен крупный заказ. Но сыграл он ее