"Август Юхан Стриндберг. Одинокий " - читать интересную книгу автора

тут же предъявил мне встречный иск, возразив, что у меня в квартире плачут
дети! Грязное, вредоносное животное он поставил на одну доску с больным
ребенком! С тех самых пор я воздерживаюсь от жалоб. Но дабы самому внутренне
примириться с этим и впредь более ровно относиться к людям, я пытался как-то
самому себе уяснить подобную страсть к животным, превосходящую любовь к
человеку, но так и не нашел сколько-нибудь разумного объяснения. И подобно
всему необъяснимому, она представляется мне зловещей. Вздумай я рассуждать
по методу Сведенборга, я определил бы эту страсть как навязчивое состояние,
посланное человеку в виде кары. На том до поры до времени и будем стоять.
Ведь одержимые этой страстью - поистине несчастные люди и как таковые
заслуживают сострадания.


* * *

К квартире моей примыкает балкон, с него открывается широкий вид на
вересковые заросли и залив, на синеющие вдали, над берегом моря, леса. Но
когда я лежу на своем диване, то вижу лишь небо и облака. И кажется мне,
будто я завис в воздушном шаре высоко, высоко над землей. Но тут в уши
тревожным звоном вливается уйма мелких звуков. Сосед снизу говорит по
телефону, и по его выговору я слышу, что он родом из Вестергётланда. Где-то
в одной из нижних квартир плачет ребенок. А на улице двое остановились под
моим балконом и завели беседу - тут я и вправду начал прислушиваться - имеет
же писатель, по крайней мере, право подслушать уличный разговор!
- Понимаешь, гиблое это дело!
- А что, он уже и лавку закрыл? Да, смотри-ка! (Я сразу понял, что речь
идет о новой бакалейной лавке в нашем доме, которую пришлось закрыть из-за
недостатка клиентов.)
- О чем тут толковать, слишком много других лавок вокруг, да и не с
того конца хозяин за дело взялся!... В первый день выручка составила
тридцать эре, на другой день пришел один-единственный клиент, да и то -
полистать адресную книгу, а на третий день - продали несколько марок!
Правда, слишком много других лавок вокруг! Ну, будь здоров!
- Будь здоров! А ты куда, в банк?
- Нет, я на набережную, насчет пошлины...
Это была заключительная реплика в драме, которая в последние три месяца
разыгрывалась у меня на глазах, в моем доме, и притом следующим образом.
В нижнем этаже, слева от моего подъезда, стали отделывать помещение для
бакалейной лавки. Пустили в ход краску и позолоту, лак и олифу, и молодой
хозяин с тротуара то и дело придирчиво оглядывал все это великолепие. Он
производил впечатление бойкого коммерсанта: что-то напористое, плотоядное,
разве что чуть легкомысленное было в нем. Но при том он казался неустрашимым
и полным лучших надежд - особенно когда приводил с собой невесту.
Я видел, как вырастали вдоль стен новой лавки шкафы и полки, вскоре
установили также прилавок, а в стенку ввинтили телефон. Телефон особенно мне
запомнился, его звон так скорбно отдавался у меня в стене, но я и не думал
жаловаться, - ведь я решил вообще отвыкнуть от жалоб. Затем в лавке
соорудили еще кое-что, а именно - задник с аркой, нечто вроде сценической
декорации: мнимая глубина перспективы должна была создать иллюзию
грандиозности.