"Питер Страуб. Глотка" - читать интересную книгу автора

На несколько секунд мне показалось, что все на этой улице, а возможно,
и во всем Миллхейвене, остановилось. И тут пронзительная мысль о том, что
происходит в тоннеле, словно подняла меня над землей и толкнула к канавам с
плывущими по ним листьями и дальше - на мостовую. Для меня больше не
существовало движения - только проем между машинами, сквозь который я видел
плывущее в воздухе голубое платье Эйприл. Я бросился в этот самый проем, и
только тогда осознал, что на самом деле вокруг меня движутся в обе стороны
машины, водители которых отчаянно сигналят. В одну секунду - почти
последнюю мою секунду - я вдруг понял, что движение в тоннеле прекратилось.
Мужчина замер, затем повернулся в сторону шума улицы, и я разглядел форму
его головы, разворот его плеч.
В этот момент, хотя я не знал об этом тогда, мой отец как раз вышел из
"Часов досуга". С ним были несколько друзей, но отец появился на пороге
первым.
Я повернулся в сторону оглушительного автомобильного гудка и увидел
надвигавшуюся на меня, как в кадрах замедленной съемки, решетку радиатора.
Я был не способен пошевелиться, хотя знал, что машина сейчас ударит меня.
Мысль эта существовала как бы независимо от охватившего меня страха. Я
словно знал ответ на один из вопросов сложного теста. Машина обязательно
ударит меня, и тогда я непременно умру.
Куда проще было писать обо всем этом в "Тайне" в третьем лице.
Последнее, что я помню, - это машина, медленно надвигавшаяся на меня,
словно рывками, как будто я просматриваю серию фотографий, изображавших
движение этой машины. Отец и его друзья видели, как машина врезалась в
меня, видели, как я повис на решетке, а потом свалился под бампер, и машина
протащила меня за собой футов тридцать, прежде чем остановилась и я сполз
на землю.
И в этот момент я умер - семилетний мальчик Тимоти Андерхилл умер от
шока и боли. У него был проломлен череп, раздроблены кости ног и таза.
Такие вещи не видны с тротуара. Я помню, что ощутил, как меня разрывает
неведомая сила, как меня выкидывает в другое, никому не знакомое измерение,
состоящее из ослепительного света. И остается только странное чувство, что
оставляешь позади самого себя все, что связано с твоей личностью. Все это
проходит, и остается нечто совсем другое. Хотелось бы верить, что я
продолжал думать об Эйприл, плывущей, словно листик, через темный тоннель.
Но вокруг меня горел неправдоподобный, отрицающий все остальное, свет,
загадочное сияние, приводившее меня в состояние радостного возбуждения,
какое можно пережить, только умерев хотя бы на несколько секунд.
Воспоминания эти окутаны для меня пеленой непонятного страха, даже ужаса.
Все это снится мне два-три раза в неделю - немного чаще того человека,
которого я убил лицом к лицу. То, что я пережил, нельзя описать словами -
это было что-то нечеловеческое. Одно из моих самых сильных ощущений
состояло в том, что я точно знал: живые люди не должны это знать.
Я очнулся в больничной палате, закованный в гипс, замотанный бинтами и
обклеенный пластырем. За этим последовал год ощущения полной обреченности,
год инвалидных колясок и бессильного гнева - все это описано в "Тайне". Но
там нет ничего о горе, овладевшем моими родителями. Смерть Эйприл оттеснила
на задний план все мои несчастья. Думаю, мне тоже так и не удалось
оправиться от горя - до сих пор я вижу время от времени ее призрак,
особенно когда лечу на самолете.