"Виктор Александрович Степанов. Венок на волне (Повесть) " - читать интересную книгу автора

взглянул на часы.
- Девять ноль пять? А ждали к девяти ноль-ноль. Так, вам кажется,
было предписано?
Чего угодно, а такой дотошности я не ожидал. Человек пришел на
корабль не на день-два - и уже счет на минуты. Можно было бы приветить и
поласковей.
- Вы свободны, Афанасьев, - сказал командир, а мне показал на
кресло, приглашая сесть.
В каюте, напоминающей плацкартное купе, сквозь сизоватый сигаретный
дым кругло брезжил иллюминатор. На столике - скатертью со свивающимися
углами карта и журнал "Морской сборник" с военно-морским флагом на
обложке. За шелковой ширмой угадывалась постель. На серой стене, прямо
над столом, фотография допотопного катера. "МО, - определил я, - "Морской
охотник" довоенной постройки. И зачем здесь эта старая калоша?"
- Конечно, не салон белоснежного океанского лайнера, - перехватил
мой взгляд командир. И усмехнулся чему-то своему. - Но ведь мы здесь не
по льготной профсоюзной путевке. Так, что ли, матрос Тимошин?
Да, конечно, это не прогулочная яхта, мысленно согласился я. Но тем
более ни к чему и эта оранжерея. В углу каюты стояли два алюминиевых
лагуна, в каких обычно варят борщ и макароны. И в этих нелепых вазах
красовались сейчас букеты белых астр. В каюте боевого корабля они
выглядели странно и противоестественно. И зачем так много цветов? Не
торговать же ими, в самом деле... Сентиментален этот "кап-три" и,
вероятно, любит Надсона: "Цветы - отдохновение души... очарованье памяти
безбрежной!"
"Наверное, из неудачников, - подумал я про командира. - Мечтал
когда-то в юности о капитанском мостике крейсера. А вот на ж тебе -
судьба забросила на СКР. Сейчас начнет, конечно, о чести, о долге, о том,
что неважно, где служить, а важно, как служить. Будет воспитывать меня, а
в душе спорить с самим собой. Не люблю, кто кренится то на один борт, то
на другой: полный штиль, а человек кренится. Вот и этот. С одной стороны,
показывает на часы, почему, мол, явились не "тик в тик", а с другой -
астры в лагунах".
- Расскажите о себе, - сказал командир и начал рисовать на клочке
бумаги замысловатые квадратики. Какой-то свой, одному ему ведомый ребус.
Я начал неохотно что-то мямлить о школе, о комсомоле, а сам, не
отрываясь, следил за его рукой, водящей по листу карандашом. Чистая,
холеная, как у нашего учителя литературы, рука. Даже нет морской
традиционной татуировки. Нашивки на рукаве мне уже не казались такими
ослепительными - вблизи на них была заметна прозелень. Давно не менял и,
видно, долго служит в одном и том же звании. Голова у командира крупная,
когда-то шевелюристая, а сейчас вот уже пробились и залысины.
- Ну, так что? - повторил вопрос командир и поднял глаза в темных
обводинках от недосыпания - такие проступают, когда снимают очки. И
правда, он, как близорукий, провел по глазам ладонью, сощурился. -
Значит, год рождения... - как бы рассуждал он про себя. - Член ВЛКСМ.
Так? Окончил среднюю школу, призван наро-фоминским военкоматом... -
Командир помолчал, словно к чему-то прислушиваясь, и задумчиво
произнес: - Ну и бежит же время! И каким только лагом оно отщелкивает?
И, отбросив карандаш, он с любопытством взглянул на меня, так,