"Ирвинг Стоун. Страсти ума, или Жизнь Фрейда " - читать интересную книгу автора

ребенок доктора Брейера".
- Что?!
Брейер вынул из кармана носовой платок и вытер потный лоб. На
воротнике проступала влажная полоска от пота. Зигмунд с удивлением
уставился на своего друга.
Йозеф выпалил:
- Она девственница и не знает, как делают детей.
- Истерическая беременность! Знают ли об этом ее родственники?
- К счастью, нет. Я загипнотизировал ее и оставил в глубоком сне.
Утром, когда проснется, она забудет обо всем.
Брейер вздрогнул.
- Боже мой, Зиг, как это могло случиться? Я изучил душу этой девушки,
как книгу, вплоть до последней страницы, и в ней не было ни грана
сексуальности...
В библиотеку вошла Матильда. На ее лице были еще следы слез. Йозеф
встал и обнял ее.
- Дорогая, хотела бы ты выехать в Венецию завтра утром?
Щеки Матильды порозовели.
- Йозеф, ты серьезно? Конечно. Первым поездом, и я все приготовлю
вовремя.
Зигмунд вышел на улицу, закрыл за собой дверь и опустил ключ Йозефа в
прорезь с надписью "Смотритель". Его собственные проблемы отступили на
задний план. Он размышлял о Берте Паппенгейм. Очевидно, фрейлейн Паппенгейм
далеко еще не излечилась. Если прав Брейер, что в ее болезни нет никакого
сексуального элемента, то почему же из всех доступных ей галлюцинаций Берта
выбрала представление, будто она рожает ребенка, отец которого ее врач?
Почему же при этом она не узнала доктора Брейера? По той причине, что
только незнакомому ей человеку она осмеливалась сказать: "Выходит ребенок
доктора Брейера"? Что толкнуло ее к такой фантазии, ведь она трогала и,
следовательно, чувствовала свой совершенно плоский живот?
Поднимаясь по Кайзер-Йозефштрассе к своему дому, он невольно
улыбнулся. Зигмунд заплатил смотрителю десять крейцеров за вход, поскольку
давно пробило десять часов, пересек внутренний дворик и, поднимаясь к себе,
пробормотал:
- Видимо, частная практика сопряжена с большими опасностями, чем
раскрыл Йозеф.

7

На следующий день утром он налил теплой воды в тазик, стоявший на
тумбочке в спальне, вымыл с мылом лицо, осушил полотенцем грудь, плечи,
руки и растер до красноты тело. Из небольшого шкафчика, где хранилась
одежда, Зигмунд достал накрахмаленную, ослепительной белизны рубашку и в
душе поблагодарил соседку-прачку. Под воротничок, вырез которого обнажал
его сильную прямую шею, он повязал черный галстук и посмотрел в зеркало над
умывальником, чтобы убедиться, как он выглядит в своей лучшей одежде.
В зеркале он смог увидеть лишь лицо, сорочку и галстук. Чтобы
посмотреть, как сидит его темный костюм на левом плече, ему пришлось
сдвинуться вправо. То, что он увидел, даже при однобоком осмотре,
показалось достаточно хорошим. Парикмахер аккуратно подстриг его, причесал,