"Брем Стокер. Скорбь сатаны (Ад для Джеффри Темпеста) [F]" - читать интересную книгу автора

укротила на мгновение ненасытное животное, требующее пищи.
- Играй, играй! - пробормотал я, обращаясь к невидимому музыканту. -
Ты упражняешься на своей скрипке, без сомнения, для заработка,
поддерживающего твое существование. Возможно, что ты какой-нибудь бедняга
в дешевом оркестре, или, может быть, даже уличный музыкант, принужденный
жить по соседству с "джентельменом", умирающим от голода; у тебя не может
быть надежды когда-нибудь войти в моду и играть при дворе; если же ты
надеешься на это, то это безумно! Играй, дружище, играй! Звуки, что ты
извлекаешь, очень приятны и заставляют думать, что ты счастлив, хотя я
сомневаюсь в этом. Или и у тебя пошло все прахом?
Музыка стихала и становилась жалобнее; ей теперь аккомпанировал шум
града по оконным стеклам. Ветер со свистом врывался в дверь и взвывал в
камине - ветер, холодный, как дыхание смерти, и пронизывающий, как игла. Я
дрожал и, нагнувшись к коптящей лампе, приготовился читать.
Едва я разорвал конверт, как оттуда выпал на стол чек на 50 фунтов,
которые я мог получить в хорошо известном Лондонском банке. Мое сердце
дрогнуло от облегчения и благодарности.
- Я был несправедлив к тебе, старый товарищ! - воскликнул я. - У тебя
есть сердце!
И, глубоко тронутый великодушием друга, я внимательно прочел его
письмо. Оно было не очень длинно и, очевидно, написано второпях.

"Дорогой Джефф!

Мне больно слышать, что ты находишься в затруднительных
обстоятельствах; это показывает, что глупые головы еще процветают в
Лондоне, если человек с твоими дарованиями не может занять принадлежащего
ему места на литературном поприще. Я думаю, что тут весь вопрос в
интригах, и только деньги могут их остановить. Здесь 50 фунтов, которые ты
просил: не спеши возвращать их. Я хочу тебе помочь в этом году, посылая
тебе друга - настоящего друга, заметь! Но передаст тебе рекомендательное
письмо от меня, и между нами, старина, ты ничего лучшего не сделаешь, как
если доверишь ему всецело твои литературные дела. Он знает всех и знаком
со всеми ухищрениями редакторских приемов и газетных клик. Кроме того, он
большой филантроп и имеет особенную склонность к общению с духовенством.
Странный вкус, ты скажешь, но он мне совершенно откровенно объяснил
причину такого предпочтения. Он так чудовищно богат, что буквально не
знает, куда девать деньги, а достопочтенные джентельмены церкви всегда
охотно указывают ему способы растрачивать их. Он всегда рад узнать о таких
кварталах, где его деньги и влияние (он очень влиятелен) могут быть
полезны для других. Он помог мне выпутаться из очень серьезного
затруднения, и я у него в большом долгу. Я ему все рассказал о тебе и о
твоих талантах, и он обещал поднять тебя. Он может сделать все, что
захочет; весьма естественно, так как на свете и нравственность, и
цивилизация, и все остальное подчиняются могуществу денег, а его касса,
кажется, беспредельна. Воспользуйся им, - он сам этого желает, и напиши
мне, что и как. Не хлопочи относительно 50 фунтов, пока не почувствуешь,
что гроза тебя миновала.
Твой всегда,
Босслз".