"Р.Л.Стивенсон. Статьи (Собрание сочинений в 5 т.) " - читать интересную книгу автора

впечатления.
Странно после стольких лет припоминать события, глубже
других запавшие мне в душу. Однажды, когда, играя в
охотников, я забился в гущу лавровых кустов и залег с
игрушечным ружьем в руке, я до такой степени проникся духом
игры, что вдруг - как сейчас вижу - передо мной возникло на
лужайке стадо антилоп, пронеслось мимо гималайского кедра и
пропало; это было подобно видению... Или еще: как-то жарким
летним вечером на газоне перед крыльцом моя тетка показала
мне крыло альбатроса, рассказала, какой он большой и как
спит на лету над необъятным тихоокеанским простором, и
прочитала строки из "Старого Моряка":

Из арбалета своего
Сразил я Альбатроса.

По-моему, ничто и никогда не поражало так мое
воображение; я по сей день храню верность Альбатросу, как
самому романтическому из сказочных (или земных, уж не знаю)
созданий, наделенному к тому же благороднейшим из имен. В
особенности же запомнился мне вид из чердачного окна: как я
внезапно, с восторженным изумлением обнаружил привычную
площадку своих игр где-то внизу под собою. И еще одно
открытие, когда я забрался на куст боярышника у ворот и
через забор заглянул в наш сад, полный цветов и залитый
солнцем. Он был как нарисованный - райский уголок, о
существовании которого я до сих пор не подозревал.
Мой дед, старец благороднейшего облика, был, вероятно,
одним из последних, кому принадлежность к сословию
джентльменов не мешала изъясняться на шотландском диалекте;
это, впрочем, не относится к его проповедям, которые он
читал по-английски и, сколько я понимаю, достаточно сухо.
Помню, как-то раз после обеда, когда он, по обыкновению
сидел за портвейном и орехами, я показал ему своих
солдатиков; он сказал, чтобы я поиграл в битву при Кобурге,
и тут я с небывалой ясностью ощутил, какой он древний: я
ведь и не слыхал о подобном сражении. Случилось так, что я
гостил в Колинтоне, когда дед заболел в последний раз и
меня тут же отослали домой, чтоб не мешался. За час до
кончины он еще был на ногах и пробовал писать письма;
значит, я думаю, можно сказать, что он умер молодым, хоть и
дожил до восьмидесяти трех лет. Мне никогда не забыть,
каким я видел его в последний раз в утро перед отъездом. Он
был бледен, глаза так налиты кровью, что я ужаснулся. Ему
поднесли ложку микстуры Грегори, а потом дали ячменный
леденец, чтобы закусить; но когда тетка хотела было и мне
дать леденец, суровый старый джентльмен воспротивился. Раз
микстуры не принимал, стало быть, и никаких леденцов,
заявил он. Больно сознавать, но для меня к лучшему, что его
нет; если он и ныне смотрит на меня, то из такого места,