"Роберт Луис Стивенсон. Берег Фалез_а_" - читать интересную книгу автора

побери, этим их не проймешь! Ребятишки - те еще время от времени болтали
между собой, но так тихо, что до меня долетал лишь неясный гул. Остальные же
застыли, словно статуи, и этак молча, печально таращили на меня глаза, будто
я стою на эшафоте, а они собрались поглядеть, как меня будут вешать.
Я почувствовал, что начинаю робеть, и напугался еще больше, как бы кто
этого не заметил, ведь это было бы уже последнее дело. Я встал, притворно
потянулся, спустился с веранды и зашагал прямо к ручью. Туземцы начали
перешептываться - точь-в-точь как в театре перед поднятием занавеса, - и те,
что стояли ближе, малость попятились назад. Я заметил, как одна из девушек
положила руку на плечо своего соседа, а другую воздела вверх и произнесла
что-то испуганным глуховатым голосом. Трое ребятишек с выбритыми головами и
пучком волос на макушке, завернутые в покрывала, сидели возле самой
тропинки, по которой я должен был пройти. Сидят черноморденькие этак чинно,
ни дать ни взять фарфоровые фигурки на каминной полке, а я иду себе не
спеша, по-деловому, делаю свой пять узлов по тропинке и примечаю, что они
глаза на меня выпучили и рты разинули. Вдруг один из них - тот, что сидел
подале, - как вскочит и со всех ног припустился к маменьке. А двое хотели
было за ним, да запутались в своих Хламидах, шлепнулись, заревели, вскочили,
уже нагишом, и, визжа, точно поросята, бросились кто куда. Туземцы, которые
не упустят случая посмеяться, даже на похоронах, фыркнули, будто собаки
тявкнули, и снова стало тихо.
Говорят, люди боятся одиночества. Но то, что я чувствовал, было совсем
другое. В темноте или в чаще леса страшно почему: не знаешь, то ли ты и
вправду один, то ли, может, за твоей спиной целая неприятельская армия. Еще
страшнее находиться посреди толпы и не знать, что у нее на уме. Когда смех
затих, я остановился. Мальчишки еще не скрылись из глаз, они еще удирали со
всех ног, а я уже сделал полный поворот и лег на обратный курс. Со стороны,
верно, нельзя было глядеть без смеха, когда я, делая свои пять узлов вдоль
тропинки, вдруг, как дурак, развернулся - и обратно. Только на этот раз
никто не засмеялся, и мне уже совсем стало не по себе. Лишь одна старуха
издала нечто вроде молитвенного стона, словно какая-нибудь сектантка в
часовне во время проповеди.
- Отродясь еще не видал таких дураков, как ваши канаки, - сказал я Юме,
посматривая в окно на тех, кто продолжал глазеть на мой дом.
- Не знай ничего, - отвечала Юма этак свысока, на что она была большая
мастерица,
И больше мы об этом не говорили, потому как Юма показала мне, что
ничего в этом нет особенного, нечего и внимание обращать, я мне даже стыдно
стало.
И так весь день от зари и до зари эти дурни - то их становилось
побольше, то поменьше - сидели у моего дома и по ту и по эту сторону ручья и
ждали невесть чего, может, огненного дождя, который упадет с неба и
испепелит меня вместе со всем моим добром. Но к вечеру, как истые
островитяне, они утомились от этого занятия, ушли и устроили пляски в одной
из больших овальных хижин, где часов до десяти вечера распевали песни и
хлопали в ладоши, а на следующий день словно бы и забыли о моем
существовании. И тут, казалось, разрази меня гром небесный, разверзнись
земля у меня под ногами, некому было бы полюбоваться этим зрелищем, некому
было бы и урок извлечь. Однако потом я заметил, что канаки все же не
упускали меня из поля своего зрения и продолжали украдкой следить за мной,