"Роберт Луис Стивенсон. Оллала (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

чаянно; то же было, когда я пытался кое о чем расспросить его. Мое любо-
пытство было вполне естественно - ведь я жил в незнакомом месте, среди
незнакомых людей, - но стоило мне хотя бы обиняком спросить о чем-то, он
уходил в себя, лицо его темнело, и я чувствовал тогда, что с ним шутки
плохи. Вот тогда на какой-то миг можно было принять этого простого дере-
венского парня за брата прекрасной дамы на портрете. Но эти вспышки
быстро проходили, и с ними вместе умирало сходство.
В первые дни мое общество составлял только Фелип, если не считать да-
мы на портрете. Хладнокровие мое может вызвать улыбку недоверия - ведь
Фелип был явно слаб рассудком и к тому же подвержен приступам необуздан-
ной ярости. Сказать по правде, первое время в его присутствии мне было
не по себе, но очень скоро я возымел над ним такую власть, что совсем
перестал его бояться.
Случилось это вот как. Фелип по природе был склонен к безделью и бро-
дяжничеству. Однако все свое время он проводил дома и не только прислу-
живал мне, но трудился каждый день в саду, или, вернее, на маленькой
ферме, которая находилась в южной части усадьбы. Ему помогал крестьянин
- тот, что встретил нас в день моего приезда, живший в полумиле от гос-
подского дома в простой хижине; из окна мне было видно, что из этих дво-
их Фелип работает куда больше, хотя время от времени он бросал лопату и
ложился спать под те самые деревья и кусты, которые окапывал; его
упорство и энергия, похвальные сами по себе, вызывали у меня тем большее
восхищение, что они не были врожденными добродетелями, и ему явно прихо-
дилось делать над собой усилие. Но, восхищаясь им, я не переставал спра-
шивать себя: что пробудило и поддерживает в этом слабоумном деревенском
парне такое непоколебимое чувство долга? Я спрашивал себя, до какой сте-
пени это чувство властно над его инстинктами. Возможно, это заслуга свя-
щенника. Но как-то священник при мне приехал в усадьбу. Пробыв около ча-
са, он уехал. Я видел приезд его и отъезд - я сидел неподалеку на бугре
и рисовал. Все это время Фелип неотлучно работал в саду.
Однажды, каюсь, я решил совратить Фелипа с пути истинного и, подкара-
улив его у калитки, без особого труда уговорил отправиться со мной на
прогулку. Был чудесный день. В лесу, куда я его повел, было зелено и
прохладно, упоительно пахло всеми запахами земли и леса, жужжали пчелы,
порхали над цветами бабочки. Здесь Фелип открылся мне с новой стороны:
он самозабвенно предавался веселому безделью, меня это даже немного сму-
щало, и в то же время он был так ловок и грациозен, что я глаз не мог
оторвать от него. Он скакал вокруг меня, как дикая коза, потом вдруг ос-
танавливался, смотрел кругом, прислушивался, - казалось, он пьет окружа-
ющий мир, как эликсир жизни; одним прыжком он взлетал на деревья и рас-
качивался на ветках, как обезьяна. За время прогулки он произнес всего
несколько ничего не значащих слов, но более беспокойного спутника (хотя
и очень приятного) у меня никогда не было: меня приводила в восторг его
простодушная радость, восхищала красота и точность движений. Быть может,
из легкомыслия и эгоизма я постарался бы ввести эти прогулки в обычай,
если бы судьба не позаботилась вмешаться самым жестоким образом. Фелип,
ловкий и быстрый, поймал на верхушке дерева белку. Он был далеко, но я
видел, как он спрыгнул с дерева и, присев, кричал от восторга, точно ре-
бенок. Его чистая, наивная радость умилила меня, я прибавил шагу, и
вдруг жалобный визг белки, как ножом, полоснул меня по сердцу. Я много