"Роберт Луис Стивенсон. Оллала (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

терпимая жалость к Олалле. Я подумал, как больно, должно быть, сознавать
ей собственное унижение: вести жизнь затворника и книголюба, быть духов-
ной наставницей Фелипа - и вдруг такое падение, полюбить с первого
взгляда человека, с которым не было сказано и двух слов! И сразу же все
остальное потеряло значение, теперь я хотел увидеть ее только затем,
чтобы утешить и пожалеть, сказать ей, что и я полюбил так же сильно и
что выбор ее, хотя и сделан вслепую, достоин ее.
Погода на следующий день была великолепная. Горы цепь за цепью уходи-
ли в бездонную небесную синеву, солнце светило ослепительно, шелест
листьев и звон бесчисленных горных ручьев наполняли воздух чистой, неу-
молкаемой мелодией. Но я был печален, сердце мое звало Олаллу, как дитя
зовет мать. Я сидел на большом камне у самого края гряды, окаймлявшей
плато с севера. Отсюда мне была видна поросшая лесом долина горной реч-
ки; место было безлюдное, и в этом была отрада: не я один тосковал по
Олалле. И я вдруг подумал - в первый раз, - какой восторг, какое счастье
жить среди этих гор, где так легко дышится, с моей Олаллой! Слезы высту-
пили у меня на глазах, и тут же меня захлестнула такая неистовая ра-
дость, что я почувствовал себя могучим и сильным, как Самсон.
В этот миг я увидел Олаллу. Она вышла из рощи пробковых дубов, нап-
равляясь прямо ко мне; я поднялся с камня и стал ждать. Сколько было в
ней жизни, огня, грации, хотя шла она медленно! Я знал, если бы не ее
выдержка, она побежала бы, полетела ко мне, как птица. Но такой уж это
был сильный характер. Олалла шла медленно, опустив глаза; подойдя совсем
близко и не поднимая глаз, она заговорила. У меня захватило дух (вот
оно, последнее испытание моей любви): у нее оказался точно такой голос,
как я ожидал. И, конечно, безупречная дикция, ясная и чистая, не то что
у матери и брата. Голос у нее был глубокий, женственный и вместе по-юно-
му звонкий. Он слагался, как музыкальный аккорд, из нескольких тонов:
бархатных, контральтовых и легкой хрипотцы, точь-в-точь ее косы, в кото-
рых красно-рыжие пряди переплетались с пепельными. Я был пленен не
только красотою голоса - он рассказал мне живое о моей Олалле. Но то,
что я услышал, ввергло меня в отчаяние.
- Вы должны уехать отсюда, - сказала она, - сегодня же.
Дар речи вернулся и ко мне, точно груз свалился с моих плеч, точно
сняли с меня заклятие. Не помню, какие слова нашел я для ответа. Помню
только, что, стоя там, на горе, я говорил Олалле о своей любви со всем
пылом страсти, я говорил, что живу только мыслями о ней, ложусь спать,
чтобы увидеть во сне ее прелестное лицо, что я с радостью откажусь от
родины, языка, друзей, только бы никогда с ней не расставаться. Потом,
совладав с собой, я принялся уже более спокойно говорить ей о том, како-
го верного друга она найдет во мне, что я понимаю ее, преклоняюсь перед
ее святой, самоотверженной жизнью, готов разделять ее бремя и облегчить
его и быть всегда ей опорой. "Мы должны слушаться голоса природы, - го-
ворил я ей, - противиться ему - значит погубить себя. Если нас так нео-
долимо потянуло друг к другу - это и есть чудо любви, это значит, души
наши родные, и мы созданы друг для друга. Только безумцы, восстающие на
бога, осмеливаются не подчиниться этому зову".
Олалла покачала головой.
- Вы должны уехать сегодня, - повторила она, потом махнула рукой и
изменившимся, охрипшим голосом прибавила: